"Джон Норман. Тарсмен Гора" - читать интересную книгу автора

время Царствующие Жрецы могут найти новое солнце и новых людей, которые
заселят планету.



3. ТОРН

- Хо! - крикнул Торн, самый невероятный член касты Писцов, набрасывая
на голову голубую мантию, как будто не в силах вынести дневного света.
Потом из одежды появилась песочная голова писца с голубыми глазами,
моргающими по обе стороны острого носа. Он оглядел меня.
- Да, - крикнул он вновь. - Я заслужил это! - И снова спрятал голову
под одежду. Оттуда раздался его приглушенный голос: - Почему я, идиот,
должен терпеть всяких идиотов? - Вновь появилась голова. - Неужели мне
больше нечего делать? Разве нет у меня тысяч свитков, пылящихся на полках
и ожидающих, когда их прочтут?
- Не знаю, - сказал я.
- Взгляните! - в отчаянии завопил он, безнадежно махнув рукой в
сторону самой захламленной комнаты, которую я видел на Горе. Его стол был
завален бумагами, чернильницами, ручками, перьями, кожаными застежками и
обертками. Не было ни фута, где бы не лежал манускрипт, и сотни их,
сваленных в кучу, громоздились тут и там. Его спальная циновка лежала
неубранной, одежда не проветривалась неделями. Личные его вещи, казавшиеся
столь незначительными, тоже использовались для хранения свитков.
Одно из окон в комнате Торна было перекошено, очевидно его расширяли,
неуклюже орудуя плотницким молотком, скалывая камень, чтобы открыть дорогу
свету. Под столом всегда стояла жаровня, полная горячих углей, пожалуй,
слишком близко к сокровищам премудрости, разбросанным по полу. Похоже, что
у Торна всегда было холодно, или говоря иначе, никогда не было слишком
жарко. Даже в жару он не переставая утирал нос рукавами своей синей
мантии, отчаянно дрожал и жаловался на дороговизну топлива.
Сложения Торн был хрупкого и всегда напоминал мне рассерженную птицу,
обожающую перебранки. Одежда продырявилась в дюжине мест, лишь два или три
из которых подвергались неловкой атаке иглы. Оторванный ремешок одной из
сандалий беззаботно болтался сзади. Вообще-то горийцы, насколько я успел
убедиться за эти несколько недель, очень тщательно следили за одеждой,
придавая большое значение внешности, но у Торна, по-видимому, были иные
заботы. Среди них, к несчастью, не последним делом было обругать
какого-либо человека, случайно оказавшегося в пределах его внимания.
Но, несмотря на все эксцентричные выходки, блажь и раздражительность,
меня притягивал этот человек, я чувствовал в нем то, чем я всегда
восхищался - добрый и острый ум, чувство юмора, любовь к знанию - одна из
самых благородных и глубочайших страстей. Более всего меня поражала его
любовь к манускриптам и людям, написавшим их столетия назад. Он ознакомил
и меня с мыслями тех людей, которые задумывались над этим миром и его
смыслом. И я не сомневался, что Торн был лучшим ученым Города Цилиндров,
как сказал мой отец.
С раздражением Торн сунул руку в одну из кип свертков, и вынул
оттуда, потрясая, сильно потрепанную рукопись и поместил ее в устройство
для чтения - металлическую раму с колесиками наверху и внизу и, нажав