"Борис Михайлович Носик. Альберт Швейцер " - читать интересную книгу автора

неуместной шуткой. Впрочем, прошло всего несколько лет, и ребенок заметно
выправился. Сам он приписывает эту разительную перемену напоенному сосной
воздуху Мюнстерской долины и жирному молоку соседской коровы. В доме пастора
Швейцера были в это время уже два мальчика и три девочки.
Это был счастливый и шумный дом.
Конечно, трудно биографу пробиться к ранним детским впечатлениям своего
героя: в "Воспоминаниях" Швейцера тоже ведь все перемешано - и поздние его
ощущения, и материнские рассказы, и семейные предания, и обрывки
воспоминаний, и традиционные симпатии.
И все же мы решимся утверждать, что это был счастливый дом, насколько
вообще счастье достижимо в этом лучшем, но несовершеннейшем из миров. Отец
был строг, но никогда не злоупотреблял строгостью. Мать была любящей и нежно
любимой.
К тому моменту, когда семейство пастора Луи Швейцера вселилось в
пасторский дом, стесненный другими каменными строениями, почетное здание это
могло уже отмечать столетие. Дом был сыроватый, что печально сказалось на
здоровье самого пастора. Однако для детишек в Гюнсбахе было раздолье - рядом
зеленая гора, прозрачная речушка, в лесу зверье и птицы, в деревне собаки,
кошки, куры, лошади, ослы.
На деревенской улице - шумные игры с мальчишками. И наконец, дорога.
Дорога уходила в неведомые дали - в Гиршбах, в Вайерим-Таль, в Мюльбах, где
родилась мама, в Мюльхаузен, где жила тетя Софи, в Кольмар, где был памятник
адмиралу, в Страсбург, где служил когда-то дядя Альберт и была осада, в
Париж, где жили дядя Огюст и тетя Матильда, и еще дальше - в Африку, где
черные люди, где джунгли, где дикие слоны. Кто мог знать, что именно
пасторский Альберт протопчет эту дорогу - из Гюнсбаха в Габон, что стольких
обитателей долины он уведет за собою для служения людям... Дорога всегда
интересна в детстве. Вон проехали какие-то странные люди верхом на высоком
колесе, взрослые люди в коротеньких штанишках - первые велосипедисты. За
ними с воем несется орава ребятишек. И Альберт, конечно, тоже. Вон прогнали
телят, и ризничий Егле, как всегда, бежит за своим любимым теленком. А
завтра отец, может быть, заберет их всех в горы на целый день...
Отец все разрешает. Он разрешает приводить в дом сколько хочешь
мальчишек, играть и шуметь, а мама накормит гостей: они ведь пасторские
дети, так что они, наверно, богатые. Отец возьмет Альберта в церковь, на
вечернюю службу, потому что сегодня первое воскресенье месяца, и отец будет,
как обычно, рассказывать про путешественников-миссионеров. А там, в
специальном приделе церкви, есть чужой, католический алтарь, который так
любит Альберт, - в нем золоченая дева Мария и золоченый Иосиф, а сверху
льется свет через высокие окна, а в окно видны крыши, и дерево, и облака, и
небо, бесконечное синее небо...
Уже совсем взрослым Швейцер приходил в отстроенную после бомбежки
гюнсбахскую церковь и с ностальгической тоской вспоминал золоченого Иосифа,
чужой алтарь, дерево за окном и кусок синего неба, все это сочетание
реального с бесконечным, запредельным, и таинственные свои детские мысли...
Конечно же, церковь занимала много места в жизни мечтательного ребенка.
Именно с церковью было связано одно из самых ранних воспоминаний детства -
запах льняной перчатки во рту. Не знаю уж, как истолковал это с точки зрения
психоанализа цюрихский доктор О. Пфистер, но у самого Швейцера это
объясняется просто. Во время богослужения малыш Альберт то зевал во весь