"Борис Михайлович Носик. Альберт Швейцер " - читать интересную книгу автора

почтальон. Загнав собаку в угол, Альберт щелкает бичом, как настоящий
укротитель. Когда Фюлакс рычит и скалится, Альберт бьет его кнутом, как
могучий и гордый хозяин. Но потом радость власти уходит. Мир восстановлен,
маленький Альберт сидит в обнимку с собакой и предается не совсем детским
мыслям. Он думает, что, наверно, достаточно было бы держать собаку за
ошейник и просто гладить ее.
Или вот еще. На каникулах маленькому Альберту позволили править
соседской гнедой кобылой. Она еле тащится и страдает одышкой, и все же
новоявленный кучер не удержался, чтобы не хлестнуть ее, не погнать рысью. А
потом, когда дома они распрягали лошадь, Альберт увидел, как ходят ходуном
бока у лошади, как слезятся ее усталые, старые глаза, и почувствовал...
Ну да, он умел это чувствовать еще в детские годы. То, к чему некоторые
приходят позднее. А некоторые не приходят никогда. То, что упомянутый выше
норвежский исследователь, комментируя детские воспоминания Швейцера,
называет "чисто человеческим порывом сочувствовать и отождествлять себя с
другим существом".
Еще в ранние годы детства он "был удручен количеством бед, которые
видел вокруг себя". Именно поэтому он, по собственному признанию, никогда
по-настоящему не знал безмятежной юной "joie de vivre" - радости жизни. А
страдания животных особенно удручали его в эти детские годы.
Вот он видит, как крестьянин гонит на кольмарскую живодерню старую
хромую лошадь, подбадривая ее палкой. И несколько недель видение это
преследует его. Несколько недель, а может и несколько десятков лет, потому
что он смог оживить это зрелище перед мысленным взором на пороге
пятидесятилетия. Когда взрослые научили его первой молитве, для него
непонятным оставалось, почему в ней ничего не говорится о животных. И когда
мать, помолившись вместе с ним и поцеловав его на ночь, уходила, он добавлял
к их общей молитве еще одну, собственную: "Отец небесный, спаси и помилуй
всех, которые дышат, охрани их от зла и пусть спят в мире".
Однажды, уже гимназистом, приехав домой на рождество, он правил санями,
а соседская собака бросилась на лошадь. И тогда он хлестнул собаку с полным
сознанием своего права, но по неловкости попал ей по глазам и долго не мог
забыть отчаянный визг боли...
Он дважды ходил удить рыбу - и не смог. Не смог видеть, как извивается
червяк на крючке, как ловит воздух рыба, задыхаясь на берегу. И тогда в мире
стало меньше одним удильщиком.
Конечно же, оно было счастливым, его детство, даже "исключительно
счастливым", но, как вы могли отметить, он не был безмятежно счастлив даже
тогда.
Вот воспоминание о весенней вылазке на гору Ребберг. У Альберта,
которому шел восьмой год, и у его соседа Генриха Брэша, который был немногим
старше, были рогатки - оружие, хорошо знакомое мальчишкам всего света.
Генрих предложил пойти на Ребберг, пострелять птиц. Предложение показалось
Альберту чуть страшноватым, но отказаться он стеснялся. Они пошли на гору.
Была весна, стоял великий пост. Птицы взахлеб распевали па голых еще ветвях
и подпускали мальчишек совсем близко. А они шли, пригнувшись к земле, как
краснокожие индейцы. Наконец, Генрих поднял камешек и дал команду заряжать.
Альберт тоже прицелился, цепенея от ужаса. Но тут зазвонили колокола в
долине, и Альберт понял, что ему нужно делать. Он спугнул птиц и убежал
прочь.