"Ганс Эрих Носсак. Завещание Луция Эврина" - читать интересную книгу автора

заметно, что эти выражения вообще не вяжутся с обычным словарем
говорящего. Уже не только мне, но чуть ли не каждому судье доводилось
обращаться к подсудимому с вопросом: "Ну-ну, милейший, откуда вы все это
взяли? Вы ведь и сами ничему этому не верите". Этих несчастных, словно
одурманенных наркотиками, так и хочется встряхнуть, чтобы привести в
чувство. Они и впрямь похожи на детей, подражающих взрослым и бездумно
повторяющих случайно услышанное. Поначалу это забавляет, но, к сожалению,
речь идет о взрослых, ведущих себя по-детски, а когда слышишь те же самые
фразы из уст своей жены, тут уж и вовсе не до смеха.
Помимо всего прочего, число заученных выражений крайне невелико. Прямо
диву даешься, с какой идиотской точностью получаешь один и тот же готовый
ответ на самые разные вопросы. Эти фразы выделяются на фоне естественной
речи, словно жирные пятна на поверхности воды - не имея четких очертаний,
они все же больше бросаются в глаза, чем сама вода. Папиниан, циничный,
как все юристы, называет меня идеалистом за то, что меня возмущает это
унизительное оболванивание; он находит, что это вполне в порядке вещей и
что должно существовать всего несколько простых и четких законов, которые
избавили бы людей от необходимости мыслить самостоятельно. Но считать
закон чем-то абсолютно объективным, а не результатом договоренности между
людьми, вероятно, было бы еще более опасным идеализмом. И именно теперь,
когда зараза проникла в мой дом, я в еще меньшей степени склонен
довольствоваться тем, что незыблемость моей частной жизни, подвластной
естественным и божественным законам, будет обеспечена лишь с помощью
государственных установлений. Такое мироощущение представляется мне не
менее постыдным, чем христианское.
О Клавдии же скажу: именно будучи женщиной, она должна была бы
почувствовать, что эти их мнимые истины далеки от подлинных или по крайней
мере не обладают хоть сколько-нибудь реальной ценностью для женского ума.
Нормальная женщина должна была бы, в сущности, посмеяться над христианским
учением как над пустой словесной игрой, забавной, но ничего еще не
меняющей в действительной жизни. И раз Клавдия, которую я всегда уважал и
чтил как разумную женщину и которая в силу своей женской природы ближе
соприкасается с жизнью, чем наш брат мужчина, поступает вопреки
врожденному инстинкту и, извините за выражение, несет чепуху, то это
доказывает лишь, что я прав, говоря о болезни, поражающей все органы
чувств и искажающей здоровое восприятие жизни.


Это поразило меня в первый же вечер. И напугало меня не само преступное
действие, в котором она призналась, - его еще можно было бы при
необходимости как-то скрыть, - а та болезненная невменяемость, которой я у
нее раньше не замечал. В ту секунду мне с беспощадной внезапностью и
совершенно неожиданно открылось, какая опасность нависла над всеми нами.
Может быть, покажется странным, что я, несмотря на многолетнее знакомство
с трудностями, чинимыми государству участившимися выступлениями
всевозможных чудодеев, фантазеров и других смутьянов, воспринял все это
как нечто более опасное, чем обычное правонарушение, без которого не
обходится ни один государственный строй. Но то, что опасность явилась мне
именно в лице моей жены, то есть человека или, вернее, живого существа,
полное единение с которым я всегда полагал самоочевидной основой всей