"Илья Носырев. Карта мира " - читать интересную книгу автора

подростковый комплекс. Он то как-то искусственно молодился, стараясь
смеяться над немощью своего возраста, то, наоборот, пытался выглядеть
старше, изображая телесную и душевную усталость еще большую, чем испытывал.
Он был младшим братом правителя Эбернгарда, пропавшего пятнадцать лет
назад. Нелегко принять власть, если прожил большую часть жизни в тени
других. Когда Эбернгард в одно прекрасное утро веселого славного месяца мая
исчез, его брату волей-неволей пришлось выползти из своей кельи, где он жил
в добровольном заточении, разочаровавшись во всем сущем в этом мире, и
воссесть на трон.
Привычка заливаться смехом в самых трагических обстоятельствах и
скорбеть, когда все вокруг радуются, страсть неожиданно и незаслуженно
оскорблять подданных, а также непонятная придворным логика его приказов
снискали ему славу человека вздорного, скрытного и высокомерного. Лишь страх
перед Правителями, живший в сердцах дворян уже несколько поколений, был ему
защитой и помощью.
И вот так он правил, окруженный смешками царедворцев, с одной стороны,
никогда бы не осмелившихся прямо перечить ему, с другой - вечно ищущих
повода уклониться от исполнения его приказов, - и вот в такой-то ситуации он
и должен был изыскать средство, чтобы отвести от Вечного города грозную
опасность, нависшую над ним.
- Итак, - произнес дворянин, стоявший перед Правителем с непокрытой
головой. - Муравейник появился на западе нашего государства несколько лет
назад. Все началось с того, что крестьяне стали встречать близ родных
деревень недавно умерших односельчан. Сперва это их страшно пугало и они
даже били поклоны перед священниками, дабы те утихомирили непрошеных гостей.
Но мертвецы вели себя настолько дружелюбно и так мало в их поведении было
устрашающего, что крестьяне вскоре перестали их бояться совершенно и даже
сами стали приглашать их к себе в гости. И я, Кверкус Сквайр, понапрасну
увещевал своих крепостных не якшаться с трупами. Увы, то был глас вопиющего
в пустыне.
- Мертвецы селятся неподалеку от родных деревень, собственного
хозяйства не заводят, поскольку и нет у них естественных потребностей. Во
всем остальном они ведут жизнь вполне человеческую: разговаривают друг с
другом, работают, даже праздники церковные отмечают. Крестьяне их сперва
боялись, потом поняли, что ничего плохого они не делают; более того, это
действительно те прежние люди, их отцы и матери, дедушки и прадедушки,
которых они знали, причем мало изменившиеся, может быть, более
хладнокровные..., - Сквайр произнес это слово брезгливо, - а в целом точно
такие же лоботрясы и весельчаки, как и живые. Вот когда крестьяне это
поняли, тогда и пошел у них с мертвецами совет да любовь: папы и мамы с
погоста вернулись по своим домам, и стали они жить еще лучше, чем при жизни
жили. Они и по хозяйству помогают, и еще как, без устали...
Здесь его голос совсем упал, стало заметно, что ему страшно и тошно.
Трое закованных в железо крестьян, стоявших перед Правителем,
равнодушно смотрели по сторонам. Если бы не кандалы, они бы еще почесываться
начали. Скованный вместе с ними монах улыбался кроткой полуулыбкой.
В какое странное время довелось жить, подумал Рональд. Сказания
сохранили портрет целой эпохи, совершенно отличной от той, которую он видел
и осязал вокруг себя, эпохи, ушедшей в прошлое всего пять веков назад,
эпохи, в которую сила науки поднимала в небо крылатые экипажи, воздвигала