"Иван Алексеевич Новиков. Пушкин на юге ("Пушкин в изгнании" #1) " - читать интересную книгу автора

благоприятных возможностях в запутанных своих делах, еще недавно грозивших
ему то ли Сибирью, то ли Соловками.
Дочь генерала Раевского, Екатерина Николаевна, с которою Пушкин был уже
немного знаком, написала своим даже письмо, чтобы изгнанник имел повод
заехать к ее отцу непосредственно в Киев. Пушкину очень хотелось осуществить
эту доставку письма "с оказией": древняя столица Руси на Днепре, которую
только что воспел он в "Руслане", манила его к себе, и ему казалось порою,
что он
Уж видит златоверхий град...
Но пришлось собраться и выехать почти что внезапно: так было приказано
свыше.
В Екатеринослав привез он другое письмо - официальное послание к
генералу Инзову. Оно было подписано министром иностранных дел Нессельроде и
утверждено самим императором Александром. Пушкину не было известно его
содержание, но он знал, что писал его граф Капо-дистрия, хороший знакомый
Жуковского и Карамзина: уже одно это было для него добрым знаком. Впрочем,
этот вельможный грек и к самому молодому поэту был расположен.
Тем не менее, Пушкин внимательно и с большим интересом приглядывался к
фигуре будущего своего начальника, о котором был наслышан еще в Петербурге.
Про Инзова шла молва, будто бы он был побочным сыном императора Павла. Самую
фамилию его толковали как иносказание: И н-з о в, то есть ин-ако зов-ут.
Многие находили, что он очень и походил на предполагаемого своего отца; по
первому впечатлению это можно было принять sa правду.
Генерал принял его стоя. Мундир на нем от жары был распахнут, и из-под
официального одеяния выглядывало нечто очень домашнее: рубашка помята,
помочи с одной стороны прикреплены ненадежно - единственная пуговица на
далеко оттянутой нитке еле держалась. Но вся осанка при этом была хоть и не
слишком военная, однако же по-своему крепкая, прочная. Он невелик был
ростом, но все же возвышался над Пушкиным крупной своей головою, задуманной
для человека гораздо более высокого и как бы случайно попавшей на другого,
пониже. Половина лица была освещена падавшим из-за шторы ярким солнечным
светом, другая пребывала в тени. И та, что на солнце, была покрыта жарким
ранним загаром и бронзовела, возбуждая воспоминания о бюстах старых
полководцев. Это было лицо, как бы еще не вполне довершенное скульптором,
хранящее следы его пальцев, неровности - впадины и бугорки, и все же, -
пожалуй, что да: сын императора и сам генерал.
Другая же половина лица - та, что в тени, - являла собою отнюдь не
сановника: это был простой, не молодой уже человек, Иван Никитич по имени -
хорошо завершенный добряк, простодушный философ. И самые шероховатости эти
уже не наводили на мысли о скульптуре, скорее всего напоминали они сельский
пейзаж с долинками, горками, со свежей щетиной покоса: привычный пейзаж,
сотворенный самою природой, гармонично и полно отразившийся и воплощенный в
рядовом русском лице; и по этому лицу морщины мягко текли, как ручьи; и
никакого императора Павла.
Так, может быть, и остался бы весь этот характер скрытым в тени для
всякого другого молодого человека, попавшего в положение Пушкина и
ослепленного солнцем и генеральским мундиром, но для него, напротив того, он
открывался с каждой минутой все с большею полнотой, по мере того как Инзов
внимательно и очень неспешно читал про себя деловое это письмо.
Порою губы его шевелились, и он бормотал про себя: "...одно лишь