"Пропавшие без вести" - читать интересную книгу автора (Злобин Степан Павлович)

Глава двенадцатая

Направляясь из штаба армии на аэродром, Варакин во тьме, за сплошным осенним дождем, совсем не видел дороги. Но Полянкин ее угадывал особым шоферским чутьем…

Некоторое время перед ними маячил во мгле синенький огонек заднего света какой-то машины.

Справа стали всплывать и таять зеленые и красные луны осветительных ракет. Изредка грозно мигало высокое пламя огромных взрывов, вслед за которыми доносился тяжелый грохот, подобный раскатам грома. Где-то еще впереди стояло зарево большого пожара.

За шумом мотора Варакин изредка слышал удары зениток, а по миганию неба убеждался в том, что ночной бой разгорается все упорнее и отчаяннее. Возможно, предпринято новое наступление, потому-то Бурнин и не мог с ним проститься.

Шедшая впереди машина круто свернула в сторону. Варакину стало неприятно, что они теперь едут одни. Под колесами хлюпали и плескались лужи.

Над ними, едва касаясь деревьев, низко прошел самолет.

«Вот на таком и я полечу», — подумал Варакин, снова представив себе, что завтра он будет уже в Москве, с Таней…

— В той стороне, — указал Полянкин вперед. — Теперь уже близко.

Они проехали «черепашьей скоростью» еще несколько километров по лесным корням и дорожной слякоти, когда над окружавшим дорогу лесом с тяжелым гулом появились еще самолеты.

— Не наши! Фашисты! Ишь воют! Ишь! — сказал Полянкин и придержал машину, чтобы на слух проверить звук самолетов.

У дороги, на полкилометра впереди, ударила авиабомба. Пыхнуло громадное яйцевидное пламя, оглушило грохотом, и по крыше машины, как падающие брызги фонтана, осыпаясь с неба, застучала земля.

Вторая бомба ахнула несколько в стороне от дороги, и тотчас третья взорвалась еще дальше.

— Неужто же, гады, пронюхали аэродром? Ох, разбомбят его, извиняюсь, сволочи! — высказался Полянкин.

И вдруг, как ответ на его слова, луч прожектора встал впереди, из леса. С другой стороны простерся такой же второй, и оба они забегали по небу, силясь поймать фашистов.

В освещенном клочке неба над самой дорогой мелькнула мутная тень. Луч поймал ее и удерживал. Второй луч скрестился с ним, разом с обеих сторон ударили зенитные батареи, и, как верные сторожевые псы, залились несмолкающим лаем зенитные пулеметы, оставляя в небе бегущую пунктирную трассу.

Тогда высоко над лесом загорелись висячие люстры.

Полянкин съехал с дороги под ветви деревьев и выключил газ.

— Вот дьяволы! Того и гляди накроют — светло как днем.

— Так лучше, может быть, ехать? — подал голос Варакин.

— Товарищ военврач, да куда же ехать-то? Ведь там сейчас все того и гляди раздолбают!

Снаряды стали рваться почти на дороге. Прожекторы освещали небо. Земля дрожала от страшного, близкого грохота авиабомб и зенитных орудий. За лесом, километрах в полутора впереди, встало огромное белое пламя…

— Вот вам и самолет! Горит наш аэродром! — сокрушенно воскликнул Полянкин. — Накрыли, гады!

— А может, фашистский сбили, — возразил Михаил.

— Эх, товарищ военврач! — воскликнул Полянкин. — Я же ведь вижу — где. Сколько ездил!

Среди бушующего белого зарева начали грохать взрывы. Один, другой, третий…

— Бензобаки взорвались! — уверенно произнес Полянкин, словно он видел, что происходит на аэродроме. — Тут уж рядом, товарищ военврач, подъедем, узнаем, — предложил он. — Только не суждено вам сегодня лететь. Там все начисто! Видно ведь…

Люстры давно были сбиты зенитными пулеметами, но пожар еще освещал лесную дорогу. Полянкин тронул машину вперед. Навстречу ехал мотоциклист. Задержался.

— На аэродром? — спросил он. — Накрыли. Капец! Пять самолетов стояло. Все как один… К вечеру «рама» летала. Был приказ еще через час нам на новую базу. Что бы нам на час поспешить! Вот всегда так! — с обидой сказал он.

— Раненым помощь нужна? Я врач, — сказал Варакин.

— Нет, там уже вывезли в госпиталь на санитарных…

Мотоциклист покатил своей дорогой.

— Значит, уж не судьба! А если бы мы поспешили, и нас бы с вами, товарищ военврач, — сказал философски Полянкин. — Судьба — она знает…

— Ну что же, назад?

— Получается так, конечно… В штабе укажут, где теперь будет новая база. А может, и по железной дороге, — утешал Полянкин своего пассажира. — Конечно, и поезда, бывает, бомбят. Ну, а все-таки на земле оно как-то вернее. А может быть, мне прикажут свезти. Я как-то ездил в августе…

Мелкий дождь перешел в ливень. Уже брезжил рассвет, когда они забуксовали на топкой дороге и, как назло, не оказалось ни попутных, ни встречных машин.

Пришлось вдвоем в темноте подмащивать гать, подсовывать под колеса сучья. Глина чвакала и скользила. Плащ-палатка мешала рубить деревья. Шинель пахла кислятиной. «Точно дедовы валенки после охоты на печке», — вспомнил Варакин.

Наконец, уже утром, они выбрались из проклятой топи.

Фронт грохотал несмолкающей канонадой.

Но утро настало ясное, и над дорогой помчались фашистские самолеты. Черт знает, сколько их было! Изменив своему обычаю, они скользили не только над основным шоссе, но, должно быть, прочесывали вокруг проселки и лесные просеки, поливая свинцом все, что могли заметить в прогалах между деревьями.

Издали, с фронта, весь день доносились как бы раскаты страшной грозы. Машину пришлось маскировать от самолетов под поредевшими желтыми кронами леса.

Вечером все же они добрались до села, оставленного накануне, но штаба армии здесь уже не было, не осталось и тех, кто мог указать его новое место, — село было сожжено, изрыто воронками крупных авиабомб. Не было и дома, где стояли Бурнин и Полянкин; может быть, и Клава с Лизой погибли вместе с родителями, а может, и укатили со штабом… На дороге стоял разбитый штабной пикап, забрызганный кровью. Возле него свежий холмик. Кто под этим холмом? Может быть, шофер Андрюша, товарищ Полянкина, или Анатолий Бурнин? Может быть, тот майор, который выдал вчера бумаги?..

— Что же мы будем делать, Полянкин? Везите назад меня, в госпиталь, что ли! — сказал Варакин.

— А может, товарищ военврач, лучше нам по ночному делу до контрольно-пропускного пункта податься? — возразил водитель. — Вон ведь как гукает всюду, слышите? Вдруг, не дай бог, наступление фашисты открыли!..

— Пожалуй, в дорожных делах вы опытнее и знаете лучше, — согласился Варакин.

Он и так удивлялся умению шофера видеть ночью терявшуюся во мраке дорогу.

Они поехали и даже сквозь рокот мотора и дребезжание расшатанного кузова машины все время слышали разрывы авиабомб, пальбу зенитных орудий, а в небе видели непрерывные отблески оранжевых зарев и белые, скользящие в тучах щупальца прожекторов. Временами дорога выступала черной полосой в красноватой тьме, но ни машин, ни людей навстречу не попадалось.

— Сейчас доберемся до контрольно-пропускного, там обо всем и расспросим, — подбодрил себя и врача Полянкин.

Несколько минут он вел машину замедленно, часто подавая сигналы, но вскоре остановился и заглушил мотор.

— Пост снят, — тревожно сказал он.

На перекрестке было тихо. Оба выбрались из кабины. Стояла холодная ночь. Доносились раскаты отдаленной артиллерийской стрельбы. Вокруг чернели кустарники, мелколесье. Позади небо светилось заревами пожаров, стрелами прожекторов, лихорадочно частым миганием орудийной пальбы. И вдруг не так далеко, километров, может быть, за пять, а то и за три, с их тыла, послышался треск пулеметов, винтовочная стрельба, взлетело несколько белых, красных и зеленых ракет. Пушка ударила где-то за лесом, показалось — недалеко. Помолчала и снова ударила, помолчала — и снова…

— А ведь это противотанковая бьет, — сказал Варакин.

С той же стороны опять долетело до слуха нервное татаканье пулеметов.

— Может, мы сбились? — предположил Варакин.

— Что вы, товарищ военврач третьего ранга! Я ведь тут уж два месяца езжу, — уверенно возразил Полянкин. — Не хочу вас тревожить напрасно, а только, по-моему, фронт приблизился к нам, и намного!

— Да когда же это могло случиться?..

— Должно быть, за эти сутки. Не к ночи будь сказано — не заехать бы нам к фашистам! — высказался шофер. — Либо давайте стоять до утра, а не то — на восток. Ведь машин-то совсем на дороге не стало, вот диво!

— А далеко отсюда до моего госпиталя? — осторожно спросил Варакин.

— Всего километров восемь, да как раз ведь туда! — Полянкин указал в сторону пулеметной стрельбы. У Варакина по спине пробежал холодок.

— Ну давай подаваться к востоку. Ждать все-таки хуже, чем догонять, — принял решение Варакин. — Ведь черт его знает, чего мы дождемся! Может быть, правда… какие-нибудь события…

Полянкин повел машину осторожно в непроглядной ночи. Он то и дело глушил мотор, останавливался и слушал. Они проехали опустелую, немую, слепую деревню. Ни людей, ни собак… Снова ехали лесом.

— Вон еще занялось слева зарево. Да какое! Должно, стог или солома на крыше. Там ведь не было раньше пожара. Всего минут пять, как стал разгораться, — заметил шофер, указывая вправо, на красный просвет в высоких кронах деревьев.

— А может быть, мы его из-за какого-нибудь холма не видали?

— Нет, тут было темно, я видел…

Они вместе прислушались. Ночь покраснела от зарева. Стало видно стволы отдельных деревьев. Винтовочная и пулеметная пальба раздавалась теперь от них справа, — может быть, там, где они проезжали всего минут двадцать назад по опустелой деревне.

— Стой! Кто едет? — неожиданно остановили из темноты.

Боец в плащ-палатке и каске подошел к ним из-за куста, направив на них автомат. Второй боец чиркнул спичкой, освещая лица Варакина и шофера.

— Откуда? — спросил он.

— В штаб армии ехали с аэродрома. А там все село погорело. Не знаешь, куда делся штаб? — спросил Полянкин.

— Шта-аб? А кто его знает, где он теперь. Тут нынче фашисты, — сказал боец. — Вам назад поворачивать.

— Как назад? Где фашисты?! — оторопело спросил Варакин.

— Вон тут, в километре, должно, — просто сказал боец. — Вот-вот подойдут. Танки ихние там, за пригорком, в лесу, маскируются. Наши-то все отошли, а мы тут засадой. Танки вышли стречать…

— Так, значит, у вас есть маршрут для отхода? — оживился Варакин.

Боец усмехнулся:

— Нам, товарищ начальник, отхода не будет, нам отходная будет! Только вперед мы фашистам отходную станем петь… А вы поезжайте назад. А то в наступление могут пойти, не убили бы вас!

— А вас?! — спросил Полянкин.

— Нас — у них руки коротки! — из-за спин их двух собеседников внезапно откликнулся третий. — А ты их куда посылаешь, Андрей? На развилку нельзя, там фашисты. Им надо назад и налево, потом — через Выселки, через Ивановку и Поповку. Вот вам как ехать! А мимо оврага — убьют!

— А где командир вашей части? Может, ему маршрут для отхода дали? — добивался Варакин.

— Да какая тут часть! Говорю — заслон. Я и есть командир! — не по-военному и с откровенной досадой ответил первый боец. — Вот он правильно сказал вам маршрут: назад, на Выселки, Ивановку и Поповку, а там уж опять налево по просеке — и тогда на шоссе…

Где-то невдалеке ударили разом два миномета. Пулеметная перестрелка с фланга еще приблизилась. И вдруг — показалось, что совсем уже близко, — взревели танковые моторы. Над дорогой свистнули пули.

— Слыхали? — произнес с угрозой первый боец. — Я говорю, поезжайте! Там у них тридцать три танка. Нам как раз по три штуки на брата придется! — добавил он с похвальбой.

Машина повернула назад.

— А вы знаете эти Выселки, Ивановку и Поповку? — спросил Варакин шофера.

— Ну ка-ак же не знать! Два месяца тут! Вы уж со мной не бойтесь.

Они ехали, казалось, прямо на пулеметы, но Полянкин не сомневался. Он вдруг свернул налево, за озеро, проехал по кочкам и выскочил на дорогу.

— Вон и Выселки, — указал он на горке деревню.

Они ехали молча.

— Да, стоят ведь русские люди! — в задумчивости сказал Полянкин.

— А выстоят? — как бы себя самого спросил Михаил, поняв, что все время оба они думали о противотанковой лесной засаде.

— Да ведь как сказать… Товарищ военврач, ведь человек может выстоять только до смерти! Так до смерти они, я думаю, простоят, не стронутся… Гордится он! — помолчав, добавил Полянкин, и в голосе его послышалась зависть. — Должно быть, из части охотников вызвали на заслоны, они и пошли, поотчаянней кто…

— Да, эти, я тоже так думаю, до смерти выстоят! — согласился Варакин.

— Ну, и еще тут, конечно, секрет есть один, — продолжал шофер. — Я тут дороги все знаю: там минное поле вокруг, а проезд-то один. Вот они там и стоят… Тут они жару фашистам дадут! Вроде веселой игры получится — кто кого!

— По три танка на брата! — повторил в удивлении Михаил.

— Ехал бы я не с вами, один бы, если представить, ехал бы с аэродрома… я бы, товарищ военврач, не стерпел бы, я остался бы с ними, — признался Полянкин.

— Подвига хочешь? Славы? — спросил Варакин.

— Нет, тут ведь какая же слава! Никто, поди, и не вспомнит. Может, только колхозники местные после расскажут: была, мол, засада, погибла. И в приказе фамилий не назовут, а не то что… А вот подвига — это вы верно сказали, товарищ военврач. Это — да! — мечтательно произнес Полянкин.

Треск пулеметов остался далеко позади. Но все же мерещилась время от времени танковая колонна фашистов, которая вот-вот навалится на дорогу сзади…

Вдруг Полянкин притормозил, въезжая в густые кусты.

— Тут надо разведку. Схожу, а то не нарваться бы! — сказал Полянкин.

Он ушел и долго не возвращался. Рассвело, а его все не было. Наконец вернулся.

— А ведь тут были вечером немцы, — сказал он. — Танк и четверо автоматчиков. Шесть кур у хозяйки взяли… А ночевать побоялись, ушли.

— Как же теперь нам быть?

— Ничего, поедем. У меня винтовка есть, есть гранаты, бутылки. Товарищ майор не ездит без этих припасов. Мы с ним раз попали…

Над проселком с ревом прошел истребитель, брызнул пулями по дороге, через две минуты опять промелькнул.

— Приметил нас, гадина. Опять нам до вечера маскироваться, — вздохнул Полянкин, загоняя машину в кустарник.

В течение этого дня им снова пришлось маскироваться несколько раз. Они слышали гул артиллерии, удары авиабомб, пулеметную перестрелку, вой истребителей. Бой шел не затихая, как-то сразу всюду. Они словно бы то уезжали от фронта, то почти выходили к переднему краю, видели осветительные ракеты, стрельбу автоматов…

— Черт его разберет, ведь тут могут и на дороге быть мины! — проворчал Полянкин.

— Фашисты поставили?! — удивился Варакин.

— Наши! Ведь части отсюда, видать, отошли, а раз отошли, то могли заминировать, — пояснил Полянкин. — Да вы, товарищ военврач, не пугайтесь. Я уж бывал в такой переделке. Только спешить, горячиться не надо. И бояться не стоит… Как поспешишь или как испугаешься, тут и пропал! — объяснял он спокойно.

— Ну, влипли мы с вами! — вдруг шепотом бросил Полянкин Варакину, заглушив мотор и пользуясь тем, что были на горке, выжал сцепление и беззвучно загнал машину в кусты у дороги.

— Что такое? — тревожно спросил Варакин.

— А вы не видали? Фашисты же впереди, на дороге. А ну, давайте вылазить — да в лес… — Полянкин вытащил из-под сиденья гранаты, бутылки и прихватил с собою.

Им пришлось пролежать в лесу часа три-четыре. Немцы не появились. Полянкин опять сходил на разведку, сказал, что дорога свободна. Но все-таки они решились выехать дальше только ночью.

— Горючего еще хватит ли? Сколько петляем! — сказал Полянкин.

Так и ехали они уже четвертую ночь какими-то объездами, «не спеша», мимо пожаров, стороной от каких-то стычек и перестрелок, снова при свете зарев и вспышек…

В красноватом сумраке тронутой легким морозцем ночи они наконец заметили на дороге автомашину. Полянкин остановил и опять вышел вперед на разведку. Оказалось, что это стояла застрявшая в топкой луже брошенная порожняя полуторка.

— Вот и горючее! — обрадовался Полянкин, «отсасывая» из бака этой машины бензин.

Стоя возле покинутой машины, они услыхали нервные, отрывистые сигналы многих движущихся автомобилей.

— Слышишь, Вася? Гудят! — радостно отметил Варакин.

— Это уж автострада! Из Москвы на фронт всегда по ночам идут колонны с боепитанием! — пояснил шофер. — Тут и регулировщиков много. Теперь все узнаем! — заключил он со вздохом облегчения.

Водитель повел машину быстрее и увереннее, двигаясь почти параллельно асфальтовой магистрали. Голоса машин, даже щелканье выхлопов доносились до них слышнее. И в то же время где-то не так далеко справа слышалась трескотня пулеметов и раздавались удары мин.

— Стой!

Направив на них винтовки, из окопа возле дороги поднялись два бойца. С другой стороны дороги смотрел в упор пулемет. Машина остановилась.

«Странный контрольный пункт!» — подумал Варакин.

Лейтенант, проверивший их документы, подтвердил, что за эти четверо суток совершился прорыв фронта. Штаб армии давно уже переместился почти под Вязьму. Расположение частей можно узнать только там.

Они рванулись вперед, к шоссе Москва — Минск, и вдруг поняли, что дорога, по которой они едут, проходит всего-то в пяти километрах от переднего края обороны.

«Да что же это такое? До каких же пор можно еще допускать прорывы?» — мрачно думал Варакин, кого-то в душе обвиняя, хотя, сам не знал, кого именно…

Рассветало. Лицо водителя Михаилу было хорошо видно. Он тоже больше не проронил ни слова, но явно было, что мысли Полянкина так же невеселы и смущены. С плотно сжатыми губами, с нахмуренным под пилоткой лбом, сидел он точно окаменелый.

Выехав на шоссе, они не сразу и с трудом сумели втиснуться в текущую реку машин.

— Все спешат. Езды по шоссе ведь осталось не больше минут сорока, — пояснил Полянкин. — Ведь как разнесет туман, так всем придется в кусты…

— А если спешат, так чего же плетутся, как черепахи?

— Должно, там, на дороге, тесно…

Выбравшись на магистраль, они увидали, что поток машин движется лишь в одном направлении — на восток. Встречного движения, от Москвы к фронту, не было. Такое Варакин видал уже раньше, когда отступали от Смоленска…

Вереница машин, в которую они влились, недалеко продвинувшись, снова остановилась. Над шоссе стояли нетерпеливые крики, настойчивые, понуждающие гудки, раздавались хлопки незаглушенных моторов…

— Посидите, пойду, может, что узнаю, — сказал Полянкин. — Тут до Вязьмы всего километров двадцать, не больше, а там уж вы поездом…

Он возвратился неожиданно быстро.

— Товарищ военврач, с головы колонны слухи идут, что в Вязьме фашистский десант. Говорят, что мы теперь с запада на Вязьму ведем наступление.

— А где же штаб армии? Там, за Вязьмой, или где-нибудь тут же? — растерянно спросил себя вслух Михаил.

Моторы взревели, раздались десятки гудков. Сплошная масса машин по-прежнему медленно тронулась по шоссе в направлении Вязьмы, но в утренней мгле стало видно, как вереницы автомобилей при первой возможности сползают с асфальтовой магистрали вправо и влево.

Полянкин тоже повел машину проселком.

Дорога мимо деревни вошла в лес, на прямую просеку, и Михаил опять увидел себя в давно знакомых местах: и в этом районе когда-то бывал он с дедом, и тут у него были хожены тропки, и даже самую просеку он узнал по каменному колодцу у родника. Вопрос был лишь в том, где же теперь искать штаб армии и Анатолия.

Машины перед ними то и дело останавливались, глушили моторы. Некоторые из вынужденных стоянок длились минут по десять. Настало ясное утро. На пожелкнувшей и измятой траве за обочинами дороги сединою сверкала под солнцем изморозь, которая постепенно превращалась в мельчайшие капли росы и повисала в серебряной паутине между ветвями. Начало капать и с веток елей и с поредевших желтых и красных листьев…

Уже два раза раздавалась команда: «Воздух!» Машины, украшенные осенними ветками, торопливо сползали с дороги в кустарники, а люди опасливо выглядывали из-под ладоней на ясное, голубое небо, отыскивая врага. Над лесом летала на большой высоте лишь одинокая «рама» — фашистский разведчик. Однако где-то вдали уже слышались сотрясающие удары тяжелых авиабомб.

Командиры во время стоянок, сходясь в кружки, обсуждали положение, создавшееся вокруг отрезка шоссе. Картина представлялась неутешительной. Говорили, что расстояние до основных сил Красной Армии, которые, мол, укрепились за Вязьмой, от города всего-то каких-нибудь десять километров, но пробиться к ним нелегко. Ночью шло сражение у вяземского вокзала, однако же наши с большими потерями были отбиты.

Гул боя доносился сюда не только артиллерийской пальбой. Слышались даже винтовочная стрельба, разрывы гранат, трескотня пулеметов…

Продвинувшись в течение томительного часа еще километра на три, Полянкин еще раз свернул на боковую дорогу, миновал кочковатую просторную луговину с еле заметной колеей на торфянистой, упругой почве и въехал в густой, темный ельник, где было гораздо меньше машин и людей. Он оставил Варакина и еще раз пошел на разведку.

Ожидая Полянкина в кабине, Варакин курил одну за другой папиросы. За густой и широкой елью, вблизи он наблюдал группу красноармейцев возле грузовика. Он понял, что это какой-то взвод связи, разглядел, что красноармейцы, усевшись в кустах на траве, завтракают и что из их котелков поднимается пар. Варакин при взгляде на это почувствовал голод и вспомнил, что в последний раз они с Полянкиным поели вчера утром…

Время от времени пролетали над лесом немецкие мины, но падали далеко, не менее чем в километре, не нарушая покоя завтракавших бойцов.

— Товарищ военврач, давайте-ка ваш котелочек! — вдруг вынырнув из-под колючих ветвей возле самой машины, бойко сказал Полянкин. — Штаб армии тут совсем близко! — обрадованно добавил он. — Майор Бурнин живы-здоровы.

Через две-три минуты он вернулся, неся себе и Варакину горячую кашу с мясом.

— Так оно веселее пойдет! — довольно сказал шофер.

Спустя час Варакин получил от начсанарма назначение в дивизию Чебрецова, где в результате непрерывных боев было особенно много раненых. Полянкин довез его. Потом Михаил перебежал какой-то бугор под посвистом пуль и вдвоем с офицером связи из штаба дивизии Чебрецова уже пробирался, как показалось, даже знакомой лощиною вдоль ручья, то и дело падая от летящих мин между кустами и мелколесьем осины, ольшаника и ивняка.

В жиденьком перелеске возле заброшенного, покосившегося плетня в глубокой воронке, прямо на земле, лежало человек двадцать раненых, доставленных после только что закончившегося воздушного налета фашистов. Более легко раненные поправляли кровавые, промокшие повязки сильнее пострадавшим, спускались на дно лощины, к ручью, наполняли водой фляги, чтобы подать напиться. Среди них лежала раненная несколькими пулями с фашистского истребителя женщина-санитарка. Большинство бойцов было сюда доставлено ею же. Теперь самоотверженную женщину окружили ответным вниманием и заботой. Распоряжался здесь тоже раненный в руку санинструктор, которого прочие звали попросту Колей. Это он расположил временный медицинский пункт в огромной воронке, выбитой тяжелой фугасной бомбой на склоне лощины.

— Два раза в одну воронку не попадает! — бодрил он своих подопечных. — Тут уж будете целы, товарищи дорогие!

— А врач где? — спросил Варакин.

— Уже около часа, как отправился вызвать здоровых санитаров и разыскивать санобоз. Эвакогоспиталь тут на машинах, где-то в лесу. Да ведь столько машин везде, разве сразу найдешь! — сказал Коля.

Ящик Варакина с инструментами остался у Полянкина, и перед этими бойцами, из которых иные нуждались в срочном вмешательстве, Михаил оказался бессилен. Мысленно выбранив себя, он хотел уже возвратиться за инструментами, но в это время над лощиной с шумом пронесся тяжелый снаряд.

— Ложись! — скомандовал офицер связи.

Варакин упал на землю рядом с хлопотливым санинструктором. Взвыла и гулко ударила невдалеке тяжелая мина, пахнув по деревьям волной, осыпая листья. Не успели они подняться, как под корнем осины, почти рядом с ними, разорвалась и вторая такая же мина, осыпая Варакина комьями влажной глины и забросив деревце на вершины других деревьев, где оно зацепилось корнями и странно повисло вниз головой…

Загудела еще одна мина.

— Нас ищет, что ли, черт его… — проворчал санинструктор.

Взрыв раздался с огромной силой. Когда оглушенный Варакин несмело выглянул из-под руки, перед ним что-то тупо ударилось оземь. Это была необычайно белая, оторванная по локоть женская рука. Как бы живая еще отдельной своей жизнью, она медленно разгибала пальцы…

Варакин растерянно оглянулся. Оказалось, что раненые, заботливо укрытые в яме, уже не нуждаются больше ни в чьей помощи, нарушив привычные солдатские представления о законах больших чисел, мина попала в воронку.

Стоя над этой кровавой рытвиной, наполненной мертвыми, не скрывая отчаяния, рыдал санинструктор Коля.

Фашисты внезапно перенесли обстрел на какой-то другой квадрат, — может быть, к лесу, где было укрыто множество автомашин, может быть, к штабу дивизии, куда пробирался Варакин.

— Пошли, товарищ военврач. Слышишь, Коля, пойдем! — глухо позвал молоденький офицер связи. — Теперь пока безопасно…

— Я хоть бойцов кого позову. Надо же их… схоронить! — сказал Коля.

Михаил заметил, что тыльной стороной ладони офицер связи тоже отер со щек слезы.

Оставив санинструктора, они вдвоем молча перебежали лесок, снова вышли в открытое продолжение все той же лощинки, пологими краями сбегавшей к ручью, а здесь прижались к земле и поползли. Над их головами свистали отдельные редкие пули. Еще издали Варакин увидел под вековыми деревьями довольно большое и тоже знакомое здание, удаленное от селения. Здесь находилась больница, в которой он даже работал одно лето. Ружейная и пулеметная перестрелка слышалась невдалеке отсюда. При близких ударах орудий с деревьев сыпались желтые листья… Еще через десять минут Михаил оказался в подвале, в бывшей кухне эвакуированной из этого дома.

В штабе армии Михаилу сказали, что здесь он застанет и Бурнина. Но здесь сидел какой-то другой майор, склонившись над картой, на которую заботливо наносил текучую, изменчивую обстановку.

— Майор Бурнин выбыл на правый фланг с командиром дивизии. Подождите его, — предложил Варакину гостеприимный майор.

— Нет, у меня в санбат назначение. Я пойду, — возразил Варакин.

Майор посмотрел на него.

— Вы сейчас не хирург, товарищ военврач, — сказал он. — Скитались, скитались… Вы на себя посмотрите. Вам если не в госпиталь, то хоть сутки поспать… Но это, как я понимаю, роскошь, а часик-другой — совершенно необходимо. Вы посмотрите, как папироса дрожит у вас в пальцах. Как же вам резать людей…

Михаил в самом деле чувствовал страшную усталь. Дрожали, ноги были тяжелые, веки сами смежались. Он понимал, что майор прав. Разве он мог сейчас позволить себе неверной, дрожащей рукой взять скальпель!..

И дело было не только в том, что почти у него на глазах был сожжен самолет, на котором он должен был улететь в Москву, не в том, что он измаялся этой нелепой дорогой с бесконечно долгим ощущением опасности, — главным было страшное сознание того, что опять идет новое и стремительное наступление гитлеровцев, а Красная Армия опять и опять отступает, пятится к самой Москве.

Сообщение о том, что Вязьма в руках врага и все части, стоящие западнее Вязьмы, отрезаны от Москвы, отняло почти последние силы Варакина.

Михаил ничего не сказал тогда Полянкину, видя, что тот и сам, истомленный этой дорогой, крепится и через силу держится твердо. Варакин не обнаружил упадка духа и тогда, когда получал назначение в штабе армии. Но жуткое зрелище глупой, какой-то фатальной гибели раненых, заботливо укрытых в воронке, оказалось последним испытанием натянутых нервов Варакина.

Добравшись до штаба дивизии, он действительно почувствовал изнеможение. Этот майор Саблин правильно разглядел его состояние.

И от усталости Михаил не смог найти слов для возражения, а только слабо махнул рукой.

— Я Саблин. Слушаю! — крикнул майор в телефонную трубку, переданную связистом. — Так точно, доставили. Горячую пищу получили во всех частях… Атаки противника возобновляются с правого фланга у горки Еловой… Так точно, придана батарея ГАП. За ночь подход по лощине минирован…

Майор положил трубку и повернулся опять к Варакину:

— Ложитесь вон на скамейке. Я доложу, что вы прибыли и отдыхаете, через час — через два придет из санбата связной. Врачей ведь хватает, а столов все равно недостаточно. Поспите и смените…

Эти последние слова круглолицего и круглоглазого майора Саблина Варакин слышал уже словно сквозь вату. Даже близкие удары орудий и разрывы снарядов не могли помешать его сну.

Но сон продолжался, вероятно, не более часа.

— Слушаюсь, — услышал Варакин конец телефонного разговора. — Передать ему спать до вашего возвращения. Да он, как я понимаю, и сам не проснется… А-а, явился! Значит, уж ты от своего золотого Полянкина получил доклад обо всем?.. Хорошо. До свидания, — заключил Саблин.

И только тут Михаил понял, что разговор шел о нем самом и что с Саблиным говорил Анатолий. Он хотел подать голос, но в это время телефонист доложил Саблину, что на участке какого-то капитана Куликова осталось не больше полутора десятков бойцов, а фашисты опять посылают танки. Вести бой совсем некому…

Саблин озадаченно качнул головой, вглядываясь в карту, которая лежала развернутой перед ним.

— Подходы к переднему краю все у вас на виду, все открыто! — сказал он, взяв трубку. — У меня в тылу есть пополнение, а до ночи к вам не пролезешь. Задаром людей под пули я не могу посылать. Погоди, что-нибудь придумаю, — пообещал майор. Он положил трубку и мрачно задумался.

— Соединимся с «Кубанью», товарищ майор? — спросил кто-то.

Варакин поднял глаза и увидал рядом с Саблиным капитана, который из-за его спины смотрел в карту.

— Ну, а что нам «Кубань» по этому поводу скажет? Мы с тобой сами «Кама», — не по-военному возразил капитану Саблин. — Лучше соединимся с хозяйством Акулова. Попросим его слева прикрыть Куликова горошком с фасолью, а потом Салямова будем просить справа тоже горошком прикрыть, а с пополнением пусть уж до темноты подождут. Ничего не попишешь!

Связист, дежуривший на втором аппарате, сообщил, что майора вызывает второй.

— Я «Кама», третий, — отозвался в трубку Саблин. — Соломон Борисович, здравия желаю! До огородика добрались?! Ну и как? Что там у вас растет?.. А нам всякой овощи надо: свеклы, картошки, горошка с фасолью. И бутылки нужны. Посылайте скорее, ребята проголодались. Список посуды при вас?.. Отлично!

Оказалось, как понял Варакин, что после боев вчерашнего дня и ночи артиллерия осталась почти без снарядов, минометы — без мин. Чуть ли не каждая батарея «самодеятельно», от себя, посылала разведку в лес, на поиски замаскировавшихся от авиации машин со снарядами потребных калибров, потому что в поспешности, когда налетели бомбардировщики на скопление транспорта, целые обозы машин с боеприпасами отбились от своих дивизионов и батарей, влезли в лес, перемешались с машинами боепитания и орудиями, приданными Чебрецову. Рядом с полковыми пушками оказались дальнобойные снаряды, рядом с гаубицами — противотанковые, вблизи противотанковых пушек — зенитные. Артиллерия, которая поддерживала оборону, оказалась вынужденной беречь каждый снаряд, в то время как ее помощи все время требовала пехота…

Комиссар дивизии Беркман наконец сам отправился в лес с работниками политотдела распутывать этот нелепый клубок и разбирать боепитание по родам и калибрам. Он-то и сообщил Саблину, что нашел «огородик», то есть большое скопление разных машин с боеприпасами.

После разговора с Беркманом Саблин провел ладонью по лбу, он встретился глазами с Варакиным и прихлопнул по развернутой карте, лежавшей перед ним на столе.

— Не спите, доктор? В трудную переделку мы тут попали! Слышите, как он лупит по нашим позициям? А нам отвечать было нечем. Такие потери! Столько людей погибает? А танки все лезут, лезут — конца нет!

— Товарищ майор, вас зовет Куликов, — доложил связист.

— «Кама», третий, слушаю, — взяв трубку, ответил Саблин. — Прямым попаданием пятерых?.. Ну, Федя, пока, значит, сам ложись к пулемету. Бутылочки есть?.. Все?! Ну, еще подошлю! Справа и слева тебя поддержали? Держись! Сейчас высылаю, да там у тебя через холмик перебраться почти невозможно. Человек пятьдесят направлю, а сколько дойдут, уж не поручусь… Такой твой участок несчастный, что делать!.. Нет, я вчера к тебе сам приходил, уже знаю, как!.. Что? Новой дорогой?.. Берегом, а потом по кустам?.. Не знаю этой дороги… Ну, ну, расскажи! — оживился Саблин. — Значит, сначала как будто назад… Да, да, знаю этот овражек… Ну ладно. Смотри продержись! Посылаю охотников… Значит, взять провожатым Володю Маслова с кухни четыре? Отлично!

Майор положил трубку.

— Позвони-ка, Сергей, на «кухню» один, прикажи выслать взвод Куликову, — обратился Саблин к капитану.

Но пока капитан говорил с пунктом сбора, выполняя приказ майора, Саблина вызвал опять Куликов.

— Наседают? А ты держись! Послал пополнение так, как ты говорил. Крепись, крепись, дорогой! Сейчас поддержу тебя крепче с флангов… Вызывай «Вятку семь», «Вятку восемь», — приказал связисту майор и почти немедля вцепился в трубку. — Акулов! Опять тебя Саблин. Отвлеки на себя огонь от соседа. Там никого не осталось, а танки жмут. Черт знает, — мы их жжем, а они опять новые гонят, не жалеют добра! Должно быть, танки на фашистском базаре подешевели! Старайся, родной!..

Варакин поднялся, собираясь идти наконец в санбат, но майор его удержал, сказав, что Бурнин обещал вскоре сам приехать и везет Варакину новое назначение, на другую работу.

— Зашумели! — вдруг радостно перебил себя Саблин, когда задрожало здание от выстрелов артиллерии.

Спасти оголенный участок от натиска фашистов, которые, видно, уже догадались, что там не осталось людей, можно было только сильнейшим огнем справа и слева. В надежде на доставку боеприпасов Саблин разрешил расходовать снаряды и мины сверх установленной «нормы». Дом вздрагивал оттого, что расположенный рядом фронт загудел ударами минометов и усиленной стрельбой, перемежающейся с ударами противотанковых пушек.

— По-осыпали! — прислушиваясь, облегченно сказал за майором и капитан.

Варакин взглянул на часы. Оказалось, что он провел здесь уже около трех часов. Между непрерывными телефонными сигналами входили и выходили связные с пакетами. Поочередно не раз являлись беловолосый капитан Войтра и старший лейтенант с грузинскими усиками. Оба они наносили на карту свои таинственные условные знаки.

Саблин успевал как-то вникнуть во все.

Два раза его вызывал к телефону комдив, в частности вдруг с запросом, кто разрешил так активизировать минометный огонь на участке семь, восемь и девять, где открыли такую пальбу, как будто ведут подготовку к наступлению батальоном.

Саблину пришлось давать объяснения, при этом Варакин наблюдал, что майор оправдывается почти как школьник, а бросив трубку, вытер со лба пот.

— Ну и баня!..

— Попало? — с сочувствием спросил капитан.

— Крепко попало! А в общем и поделом! — признал Саблин. — Вдруг комиссар не успеет подкинуть огнеприпасов, а на нас в это время навалятся крупные силы — что тогда?.. Но, я думаю, ничего: увидят, что мы не жалеем снарядов, — не поверят, что последние тратим так щедро…

С участка Куликова Саблину наконец сообщили, что пополнение дошло до позиции в числе тридцати двух бойцов и двух командиров, подход которых прикрывали еще дымовыми шашками. На месте, в окопах, они застали на обороне Куликова и двух бойцов. Среди умерших от ран оказался тот самый Володя Маслов, который провел отряд охотников по «безопасной» дороге…

Сидя здесь, в этой больничной кухоньке, слушая телефонные разговоры, наблюдая методичную деятельность, полную внезапных опасностей и препятствий, которые майор преодолевал с достоинством, волею и спокойствием, Варакин успокоился и сам. У него появилось ощущение уверенности. Та растерянность, которая охватила его в течение длинной, опасной дороги, а потом усилилась при известии о захвате фашистами Вязьмы, прошла, и он жадно впитывал слухом сочный голос Саблина, полный твердости и веры в народную силу.

Бурнин появился в штабе дивизии неожиданно.

— Вот какая опять переделка, Миша! Ирония, друг! — обнимая Варакина, гулко гудел Бурнин. — Пытаемся с запада наступать, одолевая свою же линию обороны. На поверку выходит, что мы построили крепко, никак не можем сломить… Значит, ты все-таки на самолет опоздал? Я же тебя торопил, чтобы ты летел! — с сожалением сказал Анатолий, как будто Варакин просто опоздал к очередному рейсу самолета и тем же путем вернулся обратно.

Михаил коротко рассказал о своих приключениях.

— С Полянкиным не пропадешь! — усмехнулся Бурнин. — У него, как у лошади, нюх, отпусти поводья — и вывезет! Он молодец. Он связался, мне доложил, что ты прибыл. А там, где твой госпиталь был, уже двое суток немцы хозяевуют. Так что оттуда ты выехал вовремя…

— А госпиталь что же? Неужто не вывезли раненых?! — спросил Михаил.

— Можно думать, что госпиталь успел эвакуироваться за Вязьму, — сказал Бурнин. — Мы их в первую очередь пропускали к востоку, мой порученец шнырял тут на мотоцикле еще до десанта.

— Зато по кустам полно раненых. Я утром сегодня видел такую картину — просто ужас! Надо хотя бы наладить эвакуацию их подальше от переднего края. В блиндажи, что ли, их…

— Да, потери, конечно, очень серьезные, раненых масса, — согласился Бурнин. — Наш начсанарм все это организует. Намечает сегодня ночью перебросить санитарный обоз недалеко тут, в лесу, в совхозную базу одну, где можно пока укрыть и раненых и лошадей… Ну, и тут возникает один проект, чтобы всех раненых разом вывезти. Вопрос очень сложный. Тебя начсанарм забирает на эту базу, в главный наш госпиталь, в сводный…

— Это куда же? — спросил Михаил. — Ведь я тут в окрестностях знаю селения. Мне тут раньше случалось бывать.

Бурнин засмеялся:

— Значит, и здесь тебе леший приятель и баба-яга кума?

— Да, — сказал Михаил. — Думал ли кто, что сюда доберется война…

— Погоди, погоди со своей лирической философией! — остановил Бурнин. — Значит, эти места ты знаешь? — спросил он и стал развертывать карту.

Варакин взглянул на карту. Да, он знал эту местность. Как тогда было здесь мирно и какая была тишина по сравнению с шумной Москвой… Он помнил названия селений, урочищ и речек…

— Говорю же, что знаю, — ответил он Бурнину.

— Тогда, значит, ты самый нужный и важный помощник для нашего начсанарма. Ты что, по обычаям твоей юности, и в этих краях ходил на охоту с блаженной памяти старым дедом?

— Конечно, ходил. Уж не в проводники ли меня к разведчикам прочишь? — шутливо спросил Варакин.

— Да, Миша, готовим и подготовим мы крепкую схватку, — серьезно сказал Бурнин, не ответив ему на вопрос. Он возбужденно поднялся и прошелся по помещению. — Покажем фашисту, как русские люди из окружения выходят! Ведь за нами Москва! Знал бы ты, какой у бойцов подъем!.. Конечно, я понимаю, что вашему брату хирургу мы тут подвалим работки. Раз драка большая, то и великая кровь, а без крови ведь, Мишка, не навоюешь!.. Сейчас пообедаем, тогда к начсанарму явись. Армия наша очень потрепана. Сначала было смятение. А все-таки подобрались и держимся, Мишка! Держимся, и в наступление пойдем, брат, и мир удивим, как мы же с тобой на подходах к Москве будем фашистов бить! — уверенно заявил Бурнин.

Михаил заметил, что Саблин слушает Анатолия, глядя на него не то чтобы дружеским, а прямо-таки влюбленным взглядом.

— Тут, брат, есть интересный план, — продолжал Анатолий. — Говорить о нем пока не положено, но твоя роль будет очень серьезная, — намекнул он.

Видимо, немцы за день устали атаковать, наступило затишье. Беспокойные аппараты утихли.

Связной Саблина отправился за обедом.

— А вот это полезная вещь! Одним вдохновением не может жить человек! — шутливо сказал Бурнин. — Бренная наша плоть всею силой стремится к горячей похлебке!..

Но Бурнину не пришлось даже взяться за ложку — его вызвал штаб армии.

— Эх, пропала похлебка! Ухожу, Михаил! — с комическим вздохом сказал Бурнин.

Он натянул шинель, не утерпел и, уже одетый, на ходу захватил со стола кусок хлеба.

— До свидания, Миша. Дай о себе знать, — от двери торопливо сказал Бурнин и с поспешностью вышел.