"Валерия Новодворская. По ту сторону отчаяния" - читать интересную книгу автора

ВАЛЕРИЯ НОВОДВОРСКАЯ

1. ВОЙНА

ИСПОВЕДЬ НА НЕЗАДАННУЮ ТЕМУ

Было ясно, что эту книгу писать нельзя. Нельзя писать мемуары о "ре-
волюционной деятельности", если они будут напечатаны не в Швейцарии, не
в "Ардисе", не в "ИМКА-пресс", не в "Посеве", а в Издательстве "Новос-
ти", на твоей собственной злополучной Родине - до всякой революции; и
если расплачиваться с тобой будут не сроком, а "деревянными", порядком
уцененными, но еще годящимися к употреблению! Мне всегда казалось, что
должно быть "или-или". Или они - или мы. Или свобода - или рабство. Или
коммунисты - или антикоммунисты. Или КГБ - или возможность напечатать
такую книжку. Или партаппаратчики у власти - или мы на свободе. Так и
было в нормальные доперестроечные времена. Нельзя писать такие книги в
растленное время "и - и". Нельзя писать, нельзя выступать, может быть, и
говорить-то нельзя. Но когда на улицах у меня стали просить автографы, а
средства массовой информации начали предоставлять прямой эфир (только
что уехала одна группа, которая сняла даже моего кота! Вот это будет пе-
редача: "Девушка с персиками", "Девочка на шаре", "Купчиха за чаем" - и
"Революционерка с котом"!), я поняла, что что-то нужно делать. А когда в
метро стали подходить немногие оставшиеся (уцелевшие!) в стране хорошие
люди и благодарить, я даже поняла, что именно надо делать: надо или
стреляться, или каяться. В чем каяться? В бесполезно и недостойно прожи-
той жизни. А если это так не по моей вине, то это опять-таки мои труд-
ности. Я не хочу ничему научить других. Я уже поняла, что каждый умирает
в одиночку и что наглядность, вопреки Яну Амосу Каменскому, не золотое
правило дидактики. Мир необучаем. "Наши письма не нужны природе", даже
если они написаны кровью.
Я ничего не хочу уяснить для себя - я себе уже все доказала. Я не хо-
чу отрекаться от своих установок. И пусть они не соответствуют мировым
отношениям: тем хуже для мировых отношений. Но я не хочу быть героем
этого времени.
Не хочу играть отведенную мне роль. Даже отрицательным героем быть не
хочу! Когда я слышу слова восхищения, мне хочется куда-нибудь убежать,
провалиться сквозь Оливиновый пояс. Покаяние - это тоже бегство. Бегство
от своего и чужого вранья. Не лжи, благородной книжной лжи, а низменного
советского вранья. Я не верю в святую Церковь и не признаю ее, как любой
другой авторитет. Она тоже низменная, тоже советская. Поэтому церковное
покаяние мне заказано. Один праведник как-то сказал: "Я могу принести на
алтарь только одно: мое разбитое сердце". Я хочу покаяться не для того,
чтобы меня простили. Кто без греха, кто посмеет бросить камень? То есть
бросят-то многие, но их камни не попадут. К тому же прошлое неотменяемо,
а простить - это значит отменить. Я не могу переписать жизнь набело, да-
же если сам Иисус Христос простит мне черновик. Скорее всего, и книга не
поможет. Но теперь-то понятно, что написать ее меня побудило отчаяние,
которое не выбирает средств.