"Бранислав Нушич. Тринадцатый" - читать интересную книгу автора

Потом господин начальник подобрел; если до сих пор он говорил только с
"цветом", то теперь он обернулся к чиновникам и начал расспрашивать старшего
писаря, сколько тот служит, где служил раньше и так далее. Потом он
обратился ко второму и третьему. У Петрония дрожало все: и душа, и сердце, и
ноги под столом, и руки, которые он положил на колени. Сейчас очередь дойдет
и до него. Дрожит он, но вместе с тем и радуется до слез: вот он, случай,
какого не было никогда раньше, вот он, случай сказать о себе все, что нужно,
так как каждое слово этого начальника имеет вес у министра. Достаточно будет
сказать, что он уже двадцать один год служит практикантом. Поистине
достаточно, если у господина начальника есть хоть чуточка души.
И вот начальник закончил разговор с младшим писарем, обернулся к
Петронию и любезно спросил:
- А вас зовут Петроний Евремович?
У Петрония задрожала челюсть, перед глазами пошли круги, он сначала
зажмурился, потом открыл глаза и только было открыл рот, чтобы ответить,
как... открыла рот госпожа начальница, открыла и, всплеснув руками, перебила
Петрония:
- О! Неужели никто не заметил, что нас за столом тринадцать. Боже ты
мой!
Все обернулись направо, налево, пересчитали сидевших за столом и...
верно, тринадцать!
- Боже, как это никто не заметил! - продолжала супруга уездного
начальника. - Милый господин Петроний, вы человек добрый, вы не
рассердитесь. Некрасиво, конечно, просить вас так, среди ужина, но, умоляю,
перейдите в другую комнату, мы там накроем вам. Я сама вам накрою на стол,
только, прошу вас, не сердитесь!
- О, пожалуйста, пожалуйста, - смущенно ответил покрасневший как рак
Петроний, и на глаза его набежали две крупные слезы, а горло сразу
пересохло, словно он целый год не пил воды.
Что только не пережил, не перечувствовал бедняга Петроний, сидя в
другой комнате! Он почти дошел до цели и снова оказался... тринадцатым!
Все пропало! И что ему оставалось делать? Ничего другого, кроме как,
скажем, ждать тринадцатого февраля, чтобы умереть в этот день.
Но прежде чем окончательно потерять волю к жизни, он решился на то, на
что при других обстоятельствах никогда бы не решился. Это был последний и
решающий шаг.
- Или - или! - решительно воскликнул он в своей комнате, вернувшись с
ужина, и так ударил кулаком по столу, что со стола упала на пол кофейная
мельница, сапожная щетка и глицериновое мыло, которым он умывался по
воскресеньям и праздникам.
Прежде всего он спокойно подобрал эти вещи, положил каждую на свое
место, а потом сел и написал очень вежливое прошение, в котором просил
предоставить ему отпуск.
Итак, в Белград, к министру! Да, к нему, встретиться с ним с глазу на
глаз и сказать ему все: "Так, мол, и так, такое, мол, дело!" Нет, нельзя
больше идти обходными путями, прямо к министру и... или - или!
Представьте себе, что он чувствовал, когда прошение получило
официальный номер и он расписался под резолюцией: "Принимаю с благодарностью
к сведению, что отпуск мой одобрен". Потом он пошел домой, чтобы заново
вывести пятна на брюках и отнести портному черное пальто, чтобы тот поставил