"Бранислав Нушич. Тринадцатый" - читать интересную книгу автора

ему новый бархатный воротник и вообще привел его в порядок.
- Я скажу, - говорит вслух Петроний Евремович в своей комнате,
складывая вещи в маленький чемоданчик, - я скажу: господин министр, двадцать
один год, подумайте сами, разве это справедливо? За двадцать один год у меня
было всего одно взыскание, да и то удержали жалованье за полмесяца. Пустяк,
совершенный пустяк! И за что меня наказали? Ни за что, просто ни за что!
Когда допрашивал я одного свидетеля, помянул между прочим его отца и мать. И
вовсе не потому, что хотел оскорбить его родителей, а просто так, я хотел
только задать ему вопрос, ну, и не мог сразу сообразить, какой. Свидетель
молчит, и я молчу, тут я и сказал, так, между прочим, чтобы не молчать, а
начальник понял это я уж не знаю как, и на тебе... пятнадцатидневное
жалованье. Будто бы это совсем пустяк - пятнадцатидневное жалованье. Но это
было давно. Кто старое помянет, тому глаз вон...
Он умолкает, берет вещь за вещью из тех, которые надо положить в
чемодан, разглядывает их со всех сторон, складывает не спеша, раздумывает и
снова говорит себе:
- Говорят, министр - хороший человек. Оно и понятно, как же ему быть
министром, если бы он не был хорошим человеком! Да в конце концов с меня
довольно, если у него есть душа; это главное!
Потом он снова задумывается и начинает считать: а вдруг это тринадцатый
министр с тех пор, как он начал службу. Пересчитал... нет, слава богу, не
тринадцатый!
Потом он вдел нитку в иголку и стал пришивать рукав, который уже
порядком отделился от пальто, и насвистывать песенку "Прощай, беспокойная
душа!" Вообще пока он был не очень озабочен; может быть, потому, что верил -
на этот раз сбудется его сокровенное желание, а может быть, и потому, что
был далеко от Белграда и от министра, и страх еще не овладел им.
Петроний обошел всех знакомых и попрощался с ними, словно уходил в
святые места на богомолье. Все пожелали ему удачи, так как уже весь город
знал о его путешествии, на которое он отважился впервые в жизни.
Утром он проснулся на два часа раньше, чем обычно, и с нетерпением
ожидал на дворе повозку, время от времени выбегая к воротам. Наконец,
повозка приехала. Петроний взял чемоданчик, запер свою комнату,
перекрестился и сел в повозку.
Дорогой ему не хотелось думать о министре, чтобы заранее не нагонять на
себя страху. Он думал о другом, обо всем, что приходило в голову: например,
о поднятом верхе повозки, о пыли, о газде Миялке, о столбе, стоявшем во
дворе уездной канцелярии, в который был вбит один... два... три гвоздя.
Три - это точно, но ему все кажется, что их четыре. Так он думал о всякой
всячине, пока перед глазами его не появился министр и строго не спросил его:
- Ваше имя?
- Петроний Евремович, ваш покорный слуга.
Петроний поскорее прогоняет это видение и заводит разговор с кучером:
- Ну как, приятель, ты женат?
- Да, сударь.
- Хорошо, хорошо! А дети, дай бог им здоровья, у тебя есть?
- Нет, сударь, все померли.
- Хорошо, хорошо, - рассеянно отвечает Петроний, так как в этот момент
у него перед глазами появляется господин министр, и он уже не слышит, что
отвечает ему кучер.