"Михаил Одесский. Кровавый ньюсмейкер XV века " - читать интересную книгу автора

вступил при дворе Сигизмунда Люксембурга в элитарный Орден Дракона,
основанный венгерским королем ("по совместительству" - императором Священной
Римской империи) для борьбы с "неверными", главным образом - турками. Орден
этот, его элитарный характер и герб описаны Э. Виндеке, современником и
биографом Сигизмунда Люксембурга [Windecke 1886: 105]. Став господарем, Влад
по-прежнему относился к рыцарским обязанностям настолько серьезно, что
повелел изобразить дракона - элемент орденской символики - даже на монетах,
хотя изображение на монетах считалось сакральным. Соответственно, неуемный
рыцарь и заработал мрачноватое прозвище: "Дракул" означает по-румынски не
только "дьявол", но и "дракон". И все-таки, излагая "эмблематическую"
версию, даже ее сторонники Р. Флореску и Р. Макнелли оговариваются:
возможно, современники понимали прозвище господарей буквально. Смысл
орденской символики государь не разъяснял, зато изображение дракона вызывало
у многих вполне определенные ассоциации. Опять же, Орден Дракона в качестве
орудия борьбы с "неверными" выглядит довольно странно, а если учесть, что
создавался он в эпоху небывалого распространения всякого рода ересей и
чернокнижничества, то возникает закономерный вопрос: не поклонялись ли
рыцари дракону-дьяволу? Известно ведь, что Сигизмунд Люксембург, хоть и слыл
ревностным защитником чистоты католичества, возвращал к жизни с помощью мага
свою фаворитку - графиню Барбару фон Чилли [Ambelain 1977: 29]. Прямых
свидетельств того, что Влад Дракул считался колдуном, нет, однако, если
прозвище "Дьявол", немыслимое для христианского государя, все же закрепилось
(вне зависимости от причин его появления), значит, в народном сознании
сложилось соответствующее представление. То же самое можно сказать и о его
отпрыске. Чем бы ни было обусловлено прозвище господаря, оно сохранилось в
фольклоре, т. е. информация, в нем заложенная, оставалась актуальной. Имя
"Дракула" можно понимать как "сын человека по прозвищу Дьявол". Ведь
византийский хронист Халкокондил именует "Дракулой" и Влада, и его брата
Раду Красивого (см. греческий текст в изд. [Laonic Chalcocondil 1958: 516:
3]), а в сербской летописи повествуется о том, что турецкий султан ходил
войной на "Дракоулика Влада" [цит. по: Яцимирский 1897: 11], т.е. Влада
Дракуловича. Но его имя правомерно толковать и как "сын, т. е. приверженец
Дьявола, следующий путями тьмы". Даже в ХХ в. местные крестьяне считали
нечистым местом руины, которые они принимали за замок Дракулы [Florescu,
McNally 1979: 102].
Краткое прилагательное "зломудръ" принадлежит к разряду "потенциальных
слов": несмотря на прозрачность смысла и структуры, оно изобретено автором
"Сказания", а потому на современный русский язык его не столько переводят,
сколько передают перифрастическим словосочетанием - "жесток и мудр",
позднейшие же редакторы "Сказания" трансформировали его в фонетически
сходное и понятное словосочетание "зело мудрый" [Повесть: 123-125, 179-181].
Логика словотворчества, вероятно, основана здесь на том, что слово
"зломудрый" напоминает слово "злохитрый", которое часто встречается в
древнерусских текстах: по отношению к "злохитрому" "зломудрый" - это как бы
превосходная степень. Соответственно, в порядке "далековатой"
компаративистской параллели уместно напомнить, что академик А.Н.
Веселовский - знаток и переводчик текстов Дж. Боккаччо - преодолевал сходные
трудности ("Декамерон", день VII, новелла 8): словосочетание "крайне
злохитростная" он счел единственно подходящим эквивалентом непереводимого
итальянского прилагательного maliziosa [Веселовский 1939: 301], восходящего