"Фрэнк О'Коннор. В процессе работы (ессе)" - читать интересную книгу автора

"Дублинцев" перенесены на страницы "Портрета художника в юности". Но вряд
ли возможно представить себе, что туда попал "День плюща". Правда, в сцене
рождественского обеда в "Портрете" возникает та же тема, но реализуется
она со щемящей душу болью, и представить себе "День плюща" в этом
контексте невозможно, как невозможно подумать о том, чтобы рождественский
обед занял место "Дня плюща" в "Дублинцах". Вот здесь-то Джойс-новеллист
подошел к развилке своего пути; он исключил из рассказов некоторые очень
важные вещи, а поступив так, совершил ошибку - для новеллиста роковую. Он
лишил своих обездоленных права на самостоятельное существование.
Это звучит несколько сложнее, чем оно есть на самом деле. Речь идет о
том, что новеллист вправе изображать своих обездоленных людьми,
принимающими на веру и несущими любую ахинею - на то они и обездоленные.
Горьковские босяки, чеховские крестьяне, лесковские ремесленники порою
верят в такую ересь, которая вызвала бы приступ смеха у школьника, но это
не означает, что они ниже нас умственно или духовно; порою они даже лучше
нас. Они обладают своим мастерством, своей мудростью.
Всего этого как раз и лишены герои рассказа "Милость божия", в котором
величие католической церкви представлено через призму видения дублинского
обывателя. Если верить брату Джойса - Станислаусу, - в основу рассказа
положена тема "Божественной комедии":
он начинается в Аду - в подвальном этаже пивного бара, где помещается
уборная, - продолжается в Чистилище - у постели больного героя в его
коттедже - и заканчивается в Раю - в церкви на Гардинер-стрит. Это звучит
вполне достоверно: Джойс был насквозь пропитан литературой и - по крайней
мере в последних своих произведениях - любил поиграть литературными
аллюзиями и ассоциациями, основывая сюжеты своих книг на мифах и теориях,
так что половина удовольствия от их чтения состоит в том, чтобы узнавать
эти аллюзии - игра, обладающая тем приятным свойством для автора, что
гордый своей образованностью читатель склонен считать его ученым филологом.
Впервые мы встречаемся с коммивояжером мистером Кернаном, когда, упав с
ведущей в уборную лестницы, он лежит без сознания, откусив себе кончик
языка. Мирская власть в лице полицейского уже готова отправить его в
исправительное заведение, но на помощь пострадавшему приходит некий мистер
Пауэр, который отвозит его домой. Собравшиеся у постели мистера Кернана
друзья - мистер Каннингем, мистер Пауэр, мистер МакКой и мистер Фогарти -
решают, что для блага его души ему необходимо вместе с ними говеть.
Сначала разговор идет о власти мирской - полицейском, чуть было не
посадившим мистера Кернана под замок, что было бы скандалом, по мнению его
друзей, - а затем о власти небесной, то есть о тех священнослужителях,
кого они знают, и тех, о ком слышали, - слышали на очень значительном
расстоянии, ибо все, что о них сообщается, чистой воды фольклор.
Наконец четверо приятелей вместе со своим кающимся другом посещают
церковь на Гардинер-стрит и слушают проповедь прославленного иезуита, отца
Пэрдена, который развивает в ней трудный, по его собственному определению,
евангельский текст: "Приобретайте себе друзей богатством неправедным,
чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители". Сам он считает,
что "это текст для дельцов и представителей свободных профессий", но, как
совершенно очевидно из его проповеди, разбирается в нем не больше, чем
мистер Каннингем в истории церкви, то есть не понимает ни бельмеса.
" - Мне часто приходилось слышать, что он (Лев XIII. - М. Ш.) был одним