"Фрэнк О'Коннор. Единственное дитя (Из автобиографических книг) " - читать интересную книгу автора

дни, моя нерасторопность и несообразительность все больше действовали ему
на нервы; водворив покрепче на нос пенсне, он отчитывал меня до тех пор,
пока не было слышно на всю контору и младшие клерки не начинали хихикать,
а я, растеряв остатки соображения, крался прочь, моля Спасителя и
Пречистую деву помочь мне выполнить следующее задание, каким бы трудным
оно ни было. Не он, а кто-то из старших маркировщиков дал мне кличку
Туземец в насмешку над моим пристрастием к ирландскому языку и
позолоченному ободку на лацкане куртки, но дал ей ход именно он. Для
Ирландии тех лет было характерно, что на человека, умевшего говорить
по-ирландски, смотрели чуть ли не как на ненормального. "..."
Я всей душой ненавидел складское помещение, где хранились ярлыки с
адресами грузополучателей и, работая там с Шии, Креминым или Клери,
убеждался, что они находят шесть ярлыков, пока я нахожу один. Меня
подводило слабое зрение: я часто плохо разбирал, что написано на ярлыке, в
особенности, если там стояли каракули полуграмотных возчиков или
носильщиков, да если и разбирал, моя голова все равно была занята другими
мыслями, а когда и не оыла, ее туманили страт робость и неопытность. Как
ни плохо я чувствовал себя в пакгаузе - шумном, вонючем и темном, за
исключением немногих мест, освещенных слабым электрическим светом, - я
предпочитал его конторе, потому что ко мне здесь, в основном, относились
приветливо и ровно.
Но даже в пакгаузе я находился в невыгодном положении. Шии и Кремин -
сыновья железнодорожников - пользовались защитой отцов, работавших в той
же компании, и в худшем случае подвергались добродушному поддразниванию, я
же служил всеобщей мишенью, а двое служителей постоянно ко мне приставали.
Одного из них - старого задиру и сквернослова с развевающимися седыми
кудрями - по-видимому, мало трогало, когда я от него ускользал, но другого
- помоложе, с тонким, красивым, жестоким лицом - это задевало; он терпеть
меня не мог. К тому же я никогда не знал, что от него ждать: вот он
разговаривает в спокойной, достойной, сдержанной мапере, и тут же,
мгновенье спустя, его нежное лицо становится багровым и он поливает меня
оскорбительными, грязными словами. За что - я никогда не понимал. Он
вспыхивал на ровном месте: от слова, тона и вообще без причины - по
всяко?,! случае, такой, какую я мог бы заметить. Впрочем, как мало я умел
тогда заметить! "..."
Однажды - очевидно, в связи с пропавшим багажом, - перед конторкой
возник какой-то субъект в шотландской юбочке, отказавшийся говорить
по-английски.
Кремин, красный как рак, вышел из-за конторки и отправился докладывать
начальству. Несомненно, клиент просто валял дурака, и шеф примчался,
водружая на нос пенсне, с видом человека, который не потерпит подобные
глупости. Но незнакомец не шутил. Он, так и быть, соглашался объясняться
по-французски, если не будет другого выхода, по предпочитал вести
переговоры по-ирландски, а в конторе никто, кроме меня, не знал ни слова
ни по-французски, ни по-ирландски. Кроме моего начальника и
товарищей-маркировщиков, никто даже не давал себе труда подтрунивать над
моей слабостью к ирландскому языку, разве что как-то раз один клерк,
маленький человечек в пенсне, фыркнул на меня, спросив, где же та
ирландская литература, которая может равняться с Шекспиром. В течение
нескольких минут в конторе царила растерянность: клерки обсуждали странное