"Фрэнк О'Коннор. Единственное дитя (Из автобиографических книг) " - читать интересную книгу автора

места, где требовался "расторопный мальчик", но, по правде сказать, в
библиотеку меня привлекала надежда бесплатно почитать свежий номер
литературного приложения к "Тайме" или газеты "Спектейтор", "Нью
Стейтсмен", "Студио", где я мог просмотреть статьи о книгах, которые я
никогда не прочитаю, и фильмах, которые никогда не увижу. Но чаще всего
какой-нибудь изголодавшийся бродяга спал, опустив на них голову, и мне
ничего не доставалось. Настоящие безработные отдавали предпочтение
светским журналам - было меньше вероятности, что они кому-нибудь
понадобятся, - хотя случалось, какой-нибудь въедливый налогоплательщик
требовал их у библиотекаря в туфлях на резиновой подошве, и тот, разбудив
безработного, отсылал его спать в другое место. Раздираемый чувством
жалости и требованием справедливости, я тоже уходил и бесцельно скитался
по городу, пока голод, тьма или дождь не загоняли меня домой.
Я искал место для "расторопного мальчика", так как, когда выяснилось,
что священником мне не быть, моей мамой завладела надежда сделать из меня
клерка - человека, носящего белый воротничок и именовавшегося "мистер". Не
зная для себя ничего лучшего и будучи всегда податливым - до определенных
пределов, - я, ежедневно наведываясь в библиотеку Карнеги или же в бюро по
найму, находившееся напротив редакции коркского "Экземинера" и предлагая
свои услуги по всем объявлениям о "расторопном мальчике", стал вечерами
посещать техническое училище и коммерческие курсы, чтобы по мере своих
возможностей научиться чемунибудь из арифметики, бухгалтерии, стенографии
и машинописи. Все, что мне запомнилось из курса бухгалтерии, это
изречение, помещенное на первой странице нашего учебника с благословления
его автора, которым, естественно, был не кто иной, как директор курсов, и
гласившее: "В делах ничто не совершается даром", а из курса машинописи -
восхитительная пропись, начинавшаяся словами: "Благородство отличало стены
замка", тут же заученная мною наизусть. Возможно, они потому так засели у
меня в памяти, что выражали две непримиримые противоположности, которые
мне нужно было примирить в себе самом.
Гоняясь за серьезным, в моем представлении, образованием, я, помимо
всего прочего, вгрызался в самоучитель, не помню, как и когда попавший ко
мне в руки.
Из романов Шиена я усвоил, что истинным языком культуры является
немецкий, а величайшим носителем культуры - Гёте, и поэтому, перечитав
всего Гёте в английских переводах, я принялся учить немецкий по
самоучителю, чтобы иметь возможность читать великого поэта и мыслителя в
оригинале. На меня произвел огромное впечатление тот факт, что одна из
прелестных песен, которым мама научила меня в детстве, - "Шли трое буршей
по Рейну" встретилась мне в немецкой антологии среди настоящих
стихотворений настоящего немецкого поэта, и я, выучив слова, стал
распевать ее по-немецки.
Я также делал героические усилия, чтобы научиться греческому,
казавшемуся мне очень важным орудием для овладения культурой, поскольку
этот язык был намного труднее латинского; но, так как меня никогда не
учили даже основам грамматики какого бы то ни было языка, с греческим я
так и не справился.
Первую работу мне нашел мой исповедник, добрый старый викарий,
считавший, что я очень чистый, угодный богу мальчик, и постоянно просивший
меня помолиться об исполнении его желаний. Если невинность сродни