"Генри Лайон Олди. Маг в законе 1" - читать интересную книгу автора

молчаливого возчика из Дальних Порогов, в евойное село. За водкой. Телегу
выделили, все чин чинарем.
Не подкачал Степка - живо обернулся. Засветло. Это, значит, те
работнички из окрестных деревенек, что к вечеру желали по родным домам
разбредаться, к женкам в нагретую постелю, оченно благодарили
дальнепорожца за заботу.
Хмельными языками.
Эй, женки! Мы иде-о-ом!..
А кускрендельчане здесь же и переночевали, в конторянках, до святого
воскресеньица. На рассвете отправились, непроспавшиеся, но добрые -
цельный праздник впереди, чего зря Боженьку гневить?
Вот: идут уже по окраине, распугивая собак, вовсю горланя "Фартовую
печальницу", выученную с субботы по натырке веселого Друца:
- А кому маруха, Кому смерть-старуха, Кому мать-кутузка, Прокурорский
суд...
И ты, Княгиня, с Валетом Пик на два дурных голоса с переливами, чтоб
ветошники сиволапые хоть на миг себя кодлой-матушкой почувствовали:
- А меня, жигана, Шлепнут из нагана И вперед ногами На погост снесут!..
Что, тоже весело?
Брешут собаки, заливаются; стоит у ворот купеческой хоромины самолично
Ермолай Прокофьич, альтруист хренов.
Да, Княгиня, ты подумала и едва не расхохоталась в голос: до того
смешным показалось умное словцо "альтруист" в родимом Кус-Кренделе, где
теперь век вековать!
"Так уж и век?" - спросила сама у себя. Ведь поезд... перрон...
"Так уж и век", - ответила.
Ленку Ферт за любовь ее отчаянную под петлю с мыльцем подвести - гнилое
дело.
- Эй, ссылочные! А ну, заходьте, угощу!
Мужички с завистью глянули на вас - ить не ерш-рыба, ить сам Ермолай
Прокофьич на стакан кличет! А Филат Луковка, тот и вовсе аж худым гвоздем
скрючился, до того завидки пьянчугу взяли... Хотел было что-то злое
брякнуть, да уперся взглядом в купцовы очи и прикусил язык.
Дальше зашлепал, к родимому очагу, к строгой Пелагее.
А вы кочевряжиться не стали.
Зашли.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Если он заглянет тебе в глаза, этот Друц, если позволит задержаться -
лицом к лицу - больше обычного, то рухнешь навзничь, раскинув руки
крестом, в беззвучный крик:
...Ай, мама!
Догорели, сизым пеплом стали угли; ночь в степи бредет неслышно,
чабрецом, полынью пахнет. Ветер гривы заплетает жеребцам, уставшим за
день, ветер меж шатрами танцует, ай, чявалэ, пляшет ветер... Там, за
далью, вторит эхо: пой, гитара! плачь, гитара! смейся! И звенят мониста,
рассыпаясь по простору...
Нынче утром встанет солнце.
Нынче утром я не встану.