"Генри Лайон Олди. Старое доброе зло ("Из тайных архивов Нихона Седовласца")" - читать интересную книгу автора

трепыхаясь, рушится наземь, а дитя Владыки вгрызается в живую плоть, спеша
достать сердце, бьющееся в агонии. Изящно. Маленький шедевр: перышки
живописно разбросаны, птичка распластана на земле, и в разодранной грудке с
деловитым щелканьем копошится малыш-убийца.
С сожалением отрываюсь от радующей глаз картины. Надо будет при случае
сотворить крошке достойную пару. Пусть плодятся и размножаются. Но сейчас
есть дела поважнее.
И поинтереснее.

Эта пыточная сразу пришлась мне по сердцу.
Крылось в застенке - куцем, нищем рядом с роскошью былых мучилищ! -
тайное очарование примитивизма. Чтобы понять, представьте себе доступный
образ: воин-кастрат лишен конечностей, вместе с языком утратил возможность
изрыгать брань, и лишь глаза пылают неукротимым огнем. В ожидании каленого
шила. Впрочем, здесь допустима иная параллель: первые шаги любимого ребенка.
Пустяк, разумеется, в сравнении с броском голодного крокодила или полетом
стервятника над падалью, но смотришь с умилением. Общее звучание пыточной
напоминало "Lacrimosa", иначе "Слезную" из "Jah'Ziccur Passion" в постановке
Эгеля Паленого, прозванного меж коллегами "Днем Гнева". Помнится, на
премьере, в финале "Страстей", когда Нюргедский хребет лопался багровыми
пузырями, скалы тонули в слюне живого вулкана Томаринду, а Пять Армий
сливались на поле брани в сумрачной, неустойчивой гармонии... Проклятье,
трудно вспоминать без рыданий! Эгель тогда не выдержал: отшвырнул
дирижерский посох, по нисходящей хроматической фразе кинулся в заклятый
костер, вспыхнул вдохновением, полторы минуты держал сумасшедшее "ми-диез" и
с мощью исполина духа подвел черту под собственным гением.
Но сегодня речь шла не об экспрессии мистерий, а скорее о камерном
ариозо.
Потянувшись эфирным телом, я проник в пытуемого. Минуту-другую
вслушивался в речитатив терзаний, ловя ритм. Боль - великое искусство; плох
тот неуч, кто умеет причинять, неспособный испытывать в полной мере. Уловив
тональность, для пробы издал мерный вздох в терцию с отдаленным собачьим
воем. Вполне. Изящно и со вкусом. Распространив эманацию дальше, изменил
движение кисти у палача: широкие, вольные мазки, и бич наконец пошел с
правильной оттяжкой. Нервные узлы пытуемого охотно откликнулись, давая
понять: мы на верном пути.
Теперь: да будет свет!
Колыхнулись язычки пламени на жаровне, нежно лизнув клещи. Мерным basso
continuo откликнулся огонь в очаге. Тени пришли в движение. Тихий, суровый
хоровод.
- Итак, мерзавец! Где прячутся твои сообщники?!
Реплика из угла испортила все очарование ситуации. Деловитый вопрос
ремесленника, бесчувственного к экстазу паузы.
- Зря, - разочарованно сказал я, оставив пытуемого и возникая
напротив. - Вам не хватило такта. Или даже двух тактов. Вступать лучше с
запозданием, это держит сцену в напряжении.
К чести короля, он не испугался. Палач, взвыв, кинулся вон из застенка,
но палачи - ужасные трусы. Никогда не беритесь пытать палача, если хотите
получить удовольствие. Зато короли... о-о-о!.. ладно, сейчас не время для
воспоминаний.