"Ричард Олдингтон. Все люди - враги " - читать интересную книгу автора

существует, вы словно становились частью непреходящего бытия; пространство
исчезало, и перед глазами оставался только воздушный красочный узор.
Казалось, достаточно поднять палец, чтобы дотронуться до верхушки
деревьев, протянуть руку, чтобы погладить нежную траву на отдаленном холме.
Но лучше было не двигаться; малейшее движение разрушало чары
присутствия чего-то таинственного.
Бабочка проносилась над лужайкой: стремительный шелест парения, взлет,
трепет крыльев пестро-золотистого махаона или зигзагообразное порхание
бабочкибелянки. Внезапно из рощи доносился резкий, тревожный крик голубой
сойки, или слышался однообразный звон овечьих колокольчиков, или цоканье
лошадиных копыт по твердой белой дороге. А потом вы снова погружались в
этот заколдованный мир, где не было ни времени, ни пространства, - только
аромат свежескошенной травы и зреющих плодов.
Как каждый человек живет двумя смешанными жизнями: одной - явной,
общественной, другой - скрытой, индивидуальной, так существуют и два рода
воспитания: одно - по установленным правилам, другое - непосредственное,
подсознательное, и оно-то почти всегда имеет гораздо больше значения.
Только много позднее понял Энтони, как воспитывались его чувства и разум
Вайн-Хаузом и окружающей его природой. Тысячи раз он входил и выходил из
дому; сотни раз по тем или иным неотложным таинственным детским делам
пересекал долину и горы, вовсе не замечая их. Однако каждый раз что-нибудь
запечатлевалось в его памяти.
Он понял это двадцать пять лет спустя, когда, очутившись однажды в этих
краях, нарочно спустился в долину, чтобы посмотреть на то, что когда-то
было его родным домом. Его привели сюда не сентиментальные воспоминания
детства, не чувство патриотизма, заставляющее человека смотреть на
какой-нибудь пейзаж как на личную собственность, как на продолжение своего
"я", которое должно остаться таким же неприкосновенным, как и собственное
драгоценное "я".
Ему просто хотелось понять, почему все это так много значило; для него,
почему он с такой необычайной ясностью вспоминал об этом среди суеты и
гама парижского кабачка, среди мрачного озверения в окопах, среди
вдохновляющей тишины гор. Новая железнодорожная линия протянула через
долину свои убегающие в бесконечность рельсы, белая лента прежней дороги
превратилась в темную змею гудрона, проглотив когда-то цветущие изгороди.
Бензиновая колонка снесла великолепный конский каштан и гордо выставила
ряд оранжевых и красных автоматов, готовых изрыгать бензин в любую минуту.
Деревня выступила из-за угла, разбросав ряды одноэтажных домиков по
овечьему выгону, где уже не было овец. Самый дом был изуродован модными
окнами с выступами, из резко отличавшегося цветом кирпича; больше половины
вязов было срублено, чтобы очистить место для теннисной площадки, и два
или три полусгнивших каштана печально поникли над бетонным гаражом.
Энтони, возмущенный и подавленный, поспешил уйти. Но пока он шел к новой
станции, прочно обосновавшейся со своими кирпичными зданиями на том месте,
где раньше была ивовая роща, нежные пушистые побеги которой заставляли его
мечтать о золотистом пушке на коже молоденькой девушки, он ясно понял,
почему старый дом так много для него значил. По редкой случайности, из
десяти тысяч жизней, едва ли выпадающей на одну, Энтони провел почти
двадцать лет среди столь полной гармонии, что он дышал ею так же
бессознательно и естественно, как дышит чистым воздухом. Ее разрушение