"Джеймс Олдридж. Прощай, Анти-Америка!" - читать интересную книгу автора

культуре, благородству, душевной щедрости, к его скромности,
самоотверженности, к его жалости. А Пипа терзали все самые страшные душевные
муки, на какие обрекло его воспитание, и я это знал и начал молить его
взглядом:
"Не сдавайся, Пип! Не прощай им их мерзости!.."
Но он не внял моей мольбе, он опустил глаза, и я понял: они разжалобили
его. Я отвернулся. Мне не хотелось ни видеть, ни слышать того, что сейчас
произойдет.
И тут Джуди совершила ошибку: подстегиваемая нетерпением, боясь
упустить победу, которой она так жаждала, она воскликнула:
- Лестер не может стать другим, Пип, Он должен вернуться в свою
Америку.
Эти слова решили все. Пип вдруг застыл, словно под маской беззаботного
спортсмена неожиданно узнал прежнего себя, и, с облегчением рассмеявшись
своим прежним, горьким и немного застенчивым, смехом, сказал:
- А когда-нибудь, Джуди, и мне придется вернуться в свою Америку. Что
тогда?
Джуди ждала. Но Пип молчал.
- И это все? Все, что ты можешь сказать? - в гневе крикнула она.
Пип кивнул, как будто не мог доверить свой ответ словам. Потом
повернулся к Терраде и громко, отчетливо произнес:
- Прощай, Лестер.
Поезд остановился, ошеломленный Террада повернулся к вагону и, ни с кем
не попрощавшись, взошел по ступенькам.
Джуди громко разрыдалась, а Пип тем же голосом произнес:
- Прощай, Джуди, прощай, маленький Лестер!
Он поцеловал сына и помог ему подняться по ступенькам вслед за
внесенным носильщиком багажом. Потом Джуди вошла в вагон, тяжелая дверь тут
же закрылась, и поезд тронулся. Их лица промелькнули в окне - мне кажется, я
никогда не забуду запавших глаз Террады, беспомощно вглядывавшихся в
страшный, безбрежный океан небытия, который открывался перед ним, не забуду
и холодной, изысканной эпитафии, которую произнес Пип, когда поезд исчез из
виду.
- Прощай, смерть, - сказал он. - Прощай, Анти-Америка!