"Джеймс Олдридж. Неотвоевавшиеся солдаты" - читать интересную книгу автора

за самолетом и зная все, что делал сейчас летчик в кабине, зная, что - как
это бывает всегда при ночных приземлениях - настанет момент, перед тем как
он коснется земли, когда ему покажется, будто он потерял контакт с
окружающим: со светом и мраком и с землею и воздухом. И легкий удар колес о
бетон принесет облегчение, потому что самое лучшее в полете - это все-таки
реальность земли, когда ты возвращаешься на нее.
Он догадывался, что немец, разглядывая небо, полное звезд, тоже думает
о "ДС-8", и Керра забавляла и в то же время удивляла мысль о том, что вот
они - два серьезных человека, которые уже покончили со всякими
легкомысленными пустяками, несколько неуклюже, но искренне как будто
начинают дружить и что в основе этой дружбы лежит не то, о чем они говорили,
а то, о чем им не надо друг другу говорить. Недоставало только теплоты, и
едва Керр об этом подумал, как немец тут же восполнил пробел.
- Я думаю, друг мой, - сказал он чуть-чуть печально, - что нам следует
завтра быть осторожными. Будет ошибкой, если мы теперь убьем друг друга.
Это говорил очень усталый человек, и Керр понял, что оба они скрывали
друг от друга свое утомление - утомление вовсе не физическое. Казалось, оба
кончали с чем-то, словно завтрашний день должен был помимо их воли стать
финалом их юности, а потом они попытаются распорядиться собой по-иному.

Был классический, жемчужно-розовый рассвет, когда они взлетели с
покрытого росой аэродрома и направились в сторону Фрежюса, набирая высоту в
утреннем воздухе, таком легком и тихом, что они совсем его не ощущали. Керр
летел в нескольких футах от правого крыла Гельмута, чуть позади, чуть левее,
так что физически они были совсем рядом, и Керру приходилось предвосхищать
маневры немца, что он делал, почти не думая. Один раз Гельмут обернулся, и
краткая скупая улыбка предупредила Керра, что он собирается повернуть от
моря в сторону суши, но Керр уже предвосхитил этот момент. Они обходились
без радио: ни тот, ни другой еще не надели масок.
И Керру не хотелось этого делать: им владела какая-то вялая апатия. Он
с трудом заставлял себя настроиться на ритм и обрести целеустремленность, с
какою они два месяца разыгрывали эту шараду, - сегодня это было гораздо
труднее, чем вчера, когда за ним в строю было еще пятеро. Все это перестало
быть игрой, перестало быть работой, и предстоявшее требовало больших усилий.
- Здорово, ребята, - произнес голос Шермана. - Гельмут, ты на четыре
секунды опоздал, - пошутил он. - Не утро, а сказка, черт побери!
- Ты сказал, чтобы этот француз не лез к нам? - спросил Керр.
- Вчера вечером я наорал по телефону на французского полковника и
сказал ему, чтобы он оставил нам хоть кусочек неба свободным от этих
мальчишеских безобразий.
- Вам придется нас предупреждать, - сказал Гельмут Шерману. - Нас
только двое, и мы можем не заметить его вовремя.
- Буду начеку, - сказал Шерман. - Не беспокойтесь.
Они все еще продолжали набирать высоту, и Керр стал думать только о
полете, стараясь возбудить в себе интерес и всецело посвятить себя этому
полету. Следы времени внутри кабины были утешительно знакомы - тонкий слой
зеленой краски был изрядно исцарапан, облупился, и кое-где проглядывал
металл. Но это же рабочее место летчика, твердил он про себя (точно это была
теория, требовавшая подтверждения). Просто и рационально устроенная
приборная доска вела с помощью стрелок, шкал и лампочек учет всему, что он