"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу автора

безобразия, он зачинал песнь, причем делал это по принципу акынов - что
вижу, то и пою. Это была даже не песня, а эдакая разнузданная
музыкально-разговорная импровизация в былинном стиле. Мужики подбрасывали
тему, и Михеич-Констанс тут же, не раздумывая, начинал свой нехитрый
рассказ. Однажды, когда он, полувырубленный, постанывая, рухнул дровами на
кровать, я, чтобы как-то привести его в чувство, спросил:
- А как тебя на целину вызвонили?
Михеич, словно не он помирал минуту назад, вскочил ванькой-встанькой
и, ни секунды не раздумывая, запричитал скороговоркой:

- Дело было во субботушку,
Во субботушку да в июнь месяце.
Я лежу себе на диванчике,
Обожравшийся водкой-матушкой.
Я лежу себе, знай, порыгиваю,
Ой порыгиваю да поплевываю.
Тока слышу вдруг стук раздался в дверь,
Глянь - Семен стоит, участковый наш.
Руки-крюками, харя толстая,
В избу входит, гад, не здоровайца,
Не здоровайца, ряха подлая,
Да под нос сует мне повесточку.
А повестка та военкомовска,
И печать на ней с муди конские.
Говорит Семен, язва гнойная:
"Собирай живей шмутье драное
И уяблывай нонче вечером".
Удивился я, аж шары на лоб,
И на кой мне ляд на ночь глядючи,
Пьяным будучи, на хрен ехати.
Говорю тогда участковому:
"Аль не знаешь, мент, пьянь сержантская,
Что шофером я у Степанова.
А отпустит ли мил начальничек,
Чтой-то шибко я сумлеваюся".
Тока по фигу участковому
Была речь моя благородная.
Мол, помалкывай, вошь плешивая,
Есть с начальником договоренность.
Я тогда ужо разобиделся,
Разобиделся, закручинился.
Говорю ему:
"Как же ехать-то, с кондачка
Да вдруг, пидер долбаный?"
Тока делать мне, видно, нечего,
А жена моя во коровнике.
"Ты давай, - кричу, - собирай меня,
Уезжаю, мол, прямо тута же".
Как услышала про отъезд-то мой,
Про нежданный отъезд супружница,