"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу автора

хороша вторая пьеса, сказать не могу. Это была "Бесприданница" Островского,
а относительно нее комиссия из ЦК никаких положительных рекомендаций не
давала.
Несмотря на то что два этих опуса шли не менее десяти лет, Авдеич
ежедневно репетировал отдельные сцены, пытаясь довести их до совершенства.
- Так! - победоносно орал он хриплым пропитым голосом. - Хор-рошо!..
Но уже лучше!
В такие минуты он напоминал отца и вождя корейского народа Ким Ир
Сена, оплодотворяющего одновременно все женское население страны, так как
матерей у корейцев было много, а отец один.
Полгода я сидел в зале, наблюдая эти незабываемые уроки мастера и
ожидая, когда же наконец мастер обратит на меня свой пылающий режиссерский
взор. И вот - свершилось. В кубинской эпопее был персонаж - священник
Веласкес. Роль в реестре действующих лиц автор обозначил так: "Священник
Веласкес из Сьюдад-Трухильо", и единственное, что успевал сказать по ходу
пьесы этот злополучный священник, как раз и было: "Я - священник Веласкес
из Сьюдад-Трухильо", после чего его вешали. Происходило все следующим
образом. Революционно настроенная девушка из Сантьяго приказывала:
- Привести сюда этого подонка, священника Веласкеса из
Сьюдад-Трухильо.
С голодухи готовые на что угодно кубинские партизаны молдавского
розлива выволакивали на сцену избитое существо, облаченное в рваную черную
мантию.
- Кто этот человек? - грозно вопрошала кубинская Жанна д'Арк.
- Я - священник Веласкес из Сьюдад-Трухильо! - вопило избитое
существо.
- Кончить негодяя! - решительно говорила сантьяженка, и партизаны
охотно шли навстречу ее просьбе. Правда, они деликатно уводили священника
за кулисы, и доносящийся оттуда через секунду протяжный животный крик давал
понять зрителю, что и на этот раз добро победило зло.
Роль не задалась. То ли партизаны волокли меня вяло, то ли я не
настроился, но, когда девушка спросила: "Кто этот человек?", я промямлил
нечто непотребное.
- Что?! - бесновался Мутафов. - Почему?! Человека ведут на виселицу, а
ты бубнишь под нос, как старый пердун в ожидании стула.
- Да ничего я не бубню, - оправдывался я. - Просто партизаны волокут
меня без настроения.
- Ах, значит, мы волокем без настроения? - обиделись в свою очередь
партизаны. - Ну, пойдем!
Их тон не сулил мне ничего приятного в ближайшие полчаса. Обидевшиеся
партизаны теперь тащили меня так, что стало ясно - будет больно. Даже очень
больно. И когда командирша в очередной раз кокетливо спросила: "Кто этот
человек?", я заверещал что было мочи:
- Я - священник Веласкес из Сьюдад-Трухильо! Только не бейте меня
больше - я все скажу!
- Хор-рошо! - успокоился Мутафов. - Хор-рошо! Но уже лучшые. Только
без отсебятины.
Он ничего не понял. Это была не отсебятина. Это был крик души. Я
подумал, что если партизаны позволяют себе такое на репетиции, то на
спектакле они могут до того разойтись, что я буду просто размазан по