"Рудольф Ольшевский. Поговорим за Одессу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

бутылки с компотом и водкой. Из общего гула выделялись голоса тех, кто
стоял поблизости.
- Гарик, вылазь из воды! Ты уже синий, как баклажан на Привозе.
- Подожди, мама, я еще не пописял.
- Гражданин! Сейчас же вернитесь в зону заплыва!
Вы же в очках. Что вам не видно - там уже Турция. У вас в плавках
имеется виза? Рыбаки на шаланде! Отвалите за буек. Где вы ловите скумбрию?
Сколько себя помню, все время одесситы говорят про скумбрию.
- Исчезла, как мамонты.
- Что вы выдумываете? Никуда она не исчезла. Рыба ушла в Румынию. Там
ее ловят на мамалыгу. А у нас хотели быть умнее папы Римского, ловили на
голый крючок. Вам бы понравилось, если бы вас дурили, как фраера , на
блесну.
Сколько я себя помню, все время одесситы говорят про скумбрию.
Черноморская скумбрия для одесситов пароль. Разговаривая о ней, они
узнают друг друга.
- И что вы можете сказать мне за скумбрию? Куда она пропала?
- Куда пропала? Я же вас не спрашиваю, куда пропала селедка за руп
двадцать или яйца за девяносто копеек?
- Ша! Вы сравниваете нос с пальцем. Это уже
пахнет политикой. Селедка и яйца пропали в магазине. Одессгорторг. А
скумбрия в морэ. Там нема диктатуры пролетариата.
- Я пахну политикой? Это вы, слава богу, нас не слышат, рассуждаете,
как бундовец.
- От бундовца слышу.
- Что вы скажите за скумбрию? - спросил меня Валентин Катаев, когда
ему меня представили как одессита. - Мы с Илюшей, - конечно же, он имел в
виду Ильфа, - ловили ее в Люстдорфе на совершенно голый крючок. Как вы
думаете, она еще появится?
- Я знаю? - ответил я вопросом на вопрос, и мы
с ним сразу же нашли общий язык. Он, правда, был не совсем
литературным, но что поделаешь, так говорят у нас в Одессе. А там свой
синтаксис.
Но я отвлекся. Мы в Одессе все время отвлекаемся. Пройдет красивая
женщина - мы уже и
отвлекаемся. А если кто-то спросит нас, как попасть на Дерибасовскую,
мы начинаем так отвлекаться, что забываем, куда шли до этого. Так на чем мы
остановились? Ах да, на пляже.
Одно лето мы купались в Лузановке. Наши девочки носили тогда строгие
купальники. Такие строгие, что сейчас пальто носят короче и выше.
Выше уровня моря. Но ничего, у нас было богатое воображение, и мы в
общем-то догадывались, какое там у них тело под пляжными
бронежилетами.
Потом, когда купальники стали сужаться, как шагреневая кожа, и раздетой
фигуры становилось больше, мы убеждались, что наша фантазия неплохо
соревновалась с природой. Это было социалистическое соревнование, в
котором побеждала
дружба. Впрочем, иногда и любовь.
В Лузановке возникали наши первые пляжные романы. Они писались
указательным пальцем на влажном песке.