"Владимир Орловский (Грушвицкий). Штеккерит (Журнал "Химия и жизнь")" - читать интересную книгу автора

узнавал своего голоса. Все тело вдруг покрылось холодной испариной. Он
машинально вытер платком лоб и продолжал смотреть на струйки тяжелого
газа, расползавшиеся по направлению к его ногам. Еще минута, и стоять на
этих холодных плитах будет немыслимо.
В это мгновение странный звук привлек его внимание. В дальнем углу
копошились две темные фигуры. Это были крысы, выгнанные газом из подполья,
- те самые, которым впоследствии, вероятно, было бы суждено также попасть
под колокол в большой лаборатории. Животные метались по комнате, попадая
временами в дрожащие бурые клочья и каждый раз вскрикивая от боли. Вдруг
обе они, словно сговорившись, прыгнули к длинному столу, стоявшему вдоль
стены, и вскарабкались на его гладкую поверхность.
Штеккер окинул взглядом пол - газ лизал уже подошвы его ботинок.
Непроизвольным движением бросило и его туда, где жались в углу напуганные
зверьки. Он вскочил на верхнюю доску стола и встал, прислонившись к стене,
бледный, растрепанный, страшный, с блуждающими глазами, сжимая в руке
рукоятку молотка. Что же дальше? Бороться против неизбежности или... Так
просто было положить конец всему: броситься вниз и вдохнуть раз этот
тошнотворный студень...
Нет, это всегда успеется... Выбрав место на высоте груди, он
придвинулся к стене и стал ожесточенно долбить ее молотком. Снова
посыпалась штукатурка, обломки кирпича, белая пыль. Он работал с
исступлением, не останавливаясь ни минуты, обливаясь потом. И работа
принесла успокоение. Не то чтобы родилась надежда, а просто он всем
существом ушел в эти лихорадочные удары. Надо проломить только небольшое
отверстие, позвать на помощь, увидеть людей.
Он взглянул еще раз назад. Газ поднимался уже до половины высоты стола,
а выбоина в кирпиче была глубиной не больше кулака. Штеккер вздохнул всей
грудью; голова закружилась от приторного противного запаха. Какое безумие!
Надо было начать работу гораздо выше, как можно выше, чтобы газ не успел
подняться к ногам. Взгляд его снова упал на табурет, стоявший шагах в трех
от стола. Как мог он допустить такую ошибку? Ведь через полчаса на столе
уже нельзя будет стоять.
Несколько секунд он простоял в нерешительности, потом вдруг положил
молоток у стены, застегнул почему-то наглухо пиджак, стиснул зубы и
прыгнул вниз... Жгучая нестерпимая боль охватила ноги до колен. Он
испустил звук, похожий на рычание, и сделал шаг вперед. Судорожным
движением схватил он табурет и бросил его на стол. В глазах темнело, ноги
горели невыносимо. Шатаясь, как пьяный, шагнул он назад к столу, почти
упал на его край и со страшным напряжением втащил на доску вдруг осевшее,
расхлябанное туловище.
Минут пять лежал он на столе, корчась от боли, и плакал бессильными,
холодными слезами. Потом боль несколько улеглась и вместе с тем началась
снова работа мысли. Он всмотрелся пристально в колеблющееся красное море:
оно колыхалось почти на том же уровне, по-видимому, скорость движения его
убывала. Или это только показалось? Он посмотрел на часы, было четверть
двенадцатого, но он не знал, когда началась катастрофа. Во всяком случае,
впереди была еще вся ночь - помощь придет не раньше утра, если до тех пор
он останется жив.
С трудом ступая на обожженные ноги, он дотащился до табурета и
передвинул его в угол стены, чтобы дать больше устойчивости телу. Затем,