"Владимир Викторович Орлов. Распятие и воскресение Татьяны Назаренко (Эссе)" - читать интересную книгу автора

неукрытого доброжелательства. А у других иные вкусы и иные легенды. Другим
неизвестна и безразлична Назаренко, но им знакомы "свои" имена. Ну и слава
Богу! Стало быть, есть у нас художники! Не на каждом, конечно, суку сидит по
Тициану, но есть. Исходя из виденного мною, предполагаю, что суверенными,
единственными живописцами могут оказаться для публики Наталья Нестерова и
Виктор Калинин, Ольга Булгакова и Александр Ситников, Ирина Старженецкая и
Евгений Струлев, Макс Бирштейн, Михаил Иванов и Борис Жутовский (ныне он
стал мемуаристом, и не рассмотрен, а прочитан, в мемуарах его упоминаются
Павел Никонов и Николай Андронов, и они для большинства - лишь фамилии).
Люди сведущие представляют свои списки. И есть, наверное, таланты совсем
никому неведомые. Они есть, но они как бы в недрах. Они не востребованы. Они
не явлены и не извергнуты. А если и извергнуты, то с перелетом через
пограничные столбы.
Чему тут радоваться? Мало чему. И как будто бы интерec к искусству у
нас не иссяк. Но у многих он - с какой-то товарно-престижной окраской.
Главное отметиться и главное добыть. Отметиться - заскочить на выставку, о
коей ходят толки - Шемякина ли, Юккера ли, Кандинского, хоть на полчаса, а
заскочив, посчитать, что ты видел. Добыть - каталог либо альбом, с
переплатой, с унижениями, но зато ощутить: Шагал, Филонов - твои,
прирученные, одомашненные. Потом каталоги и альбомы будут лежать в грудах.
Увы, у многих в суете жизни времени нет для того, чтобы вступить с работами
художников в длительное, неспешное и равноправное собеседование. Отвыкли мы,
а ремесленники нас и отучили. И сейчас в интеллектуальном снаряжении
искусству изобразительному чаще всего отводится положение хоть и
уважительное, но второстепенное, как некоему непреложному украшению быта или
знаку, способному разнообразить светский разговор (впрочем, чтобы не
потерять лицо в светских беседах, многие пролистывают за пять минут и
"трудную", вновь обретенную прозу - "Чевенгур" и "Котлован", например).
Досадно это и обидно. Спешим куда-то, шумим, рвем рубахи на груди,
шелестим газетами, добываем продовольствие и мыло и не можем со вниманием
оценить открытия и предчувствия художников. Пусть и не станут они сегодня
властителями дум, но властителями чувств и вкуса стать могут. Свойственные
именно им уроки постижения мира необходимы в усилиях придать движение
культуре общества, о нищем уровне которой мы не перестаем горестно
восклицать. Не будем суетливы. Постоим у полотен.


7

И опять Успенский вражек. Татьяна Григорьевна Назаренко несет с улицы
Станиславского свежий хлеб и сахар-песок. А вот и церковь Воскресения
Словущего. Такой же чистенькой, благополучной, благовестной можно было
увидеть ее у Крымского моста на одном из московских пейзажей Назаренко. Но
стоило обернуться, и церковь Воскресения напротив, на "северной" стене,
возникала совсем иной. Там как бы триптихом оказывались картины Назаренко
"Воскресная служба", "Пасхальная ночь" и "Цветы", созданные в разные годы и
о разном. В "Цветах" (1979) художница написала саму себя и написала
распятой.
Сцепления - художник и творчество, художник и судьба, художник и
общество - в ее работе постоянны, неотвязчивы, приводят к решениям радостным