"Владимир Викторович Орлов. Субботники" - читать интересную книгу автора

рублей выйдет, а то и на все три!" Тремя тысячами Мысловатый меня так
ошарашил, что язык мой не смог протестовать. Берсеньева подскочила к
Мысловатому: ее, а не хама Жухарева снимало телевидение на "Серпе", и все мы
были обязаны смотреть нынче последние известия. Но Мысловатый отстранил ее и
улетел к телефонным аппаратам с исправленными и дополненными донесениями.
Дальнейшее воспринималось мной смутно, но празднично. Помню, что мы
действительно ходили к телевизору и видели, как Берсеньева вместо сталевара
направляла куда-то струю расплавленного металла и говорила потом в микрофон
о женщине вчера и теперь, о том, что нынче мы нарастили интеллектуальный
потенциал, и как важно всюду подставлять безвозмездное плечо. Потом один из
Гусей - кастрюля Берсеньевой накрыла его голову, - а с ним и барышни из
аппарата плясали на столе, и порожние бутылки покачивались и подпрыгивали.
Потом, кажется, приносили вечернюю газету с боем медных тарелок в честь
нашей бригады. И меня персонально. Болотин совсем помрачнел, и, чтоб
возродить в нем торжественный звон души, Гусь Рыжий стал показывать, как
обезьяны, взволнованные мощью слова, трясли прутья клетки. Иные, в их числе
Петечка Пыльников, нелестно для Красса Захаровича захихикали.
- Идиоты! Чему радуетесь?! - вскричал Красс Захарович. - Мразь и
убожество! Те-то хоть отважились трясти прутья клетки! А вы хоть бы раз
смогли сделать это? Никогда! А ведь все мы сидим в клетках!
- Опомнись! Что ты несешь? - перепугался Шелушной. - Мы этого не
слышим. Имя у тебя такое, а ты...
- Имя мне дали полуграмотные родители. А ты и полуграмотным никогда не
был. Игуана, и конец свой найдешь на вертеле карибских индейцев! - Болотин
стоял, голову вскинув, гремел пророком. - Да, мы все сидим в клетках,
каждый, и не в одной, а в двух, трех или семи сразу, да еще и всеобщие
прутья с невидимой сеткой выставлены для нас. Мы и так игрушки в чьих-то
развлечениях, а нас еще и держат взаперти. А ключи от замков - главный у
этого, - и палец Болотина указал в небо, - а еще один, поменьше, у того, кто
обнаружил в депо великий почин. Мы же, их создания, убоги и трусливы, однако
каковы же тогда создатели?
- Категорически и всегда! Этого-то, который на небесах, брани, сколько
хочешь, а другого-то не трожь! - урезонивал Шелушной.
- А коли их мир несовершенен и несправедлив? Мне никто не страшен! -
снова гремел Болотин. - Я буду глаголить истину!
Потом, кажется, началась свалка. Кого-то успокаивали, кого-то
разводили. Гуси-хрустальные братались с барышнями из аппарата, светская дама
Берсеньева размахивала косынкой и то призывала патронирующего ее духа
незамедлительно спуститься к нам, то брезгливо указывала на Болотина в
заявляла: "Прошлого не отдадим". Болотин же повторял: "Они хоть трясли
прутья!" Шелушной хныкал. Что-то и еще происходило...
Как я добрался до Останкино, да еще имея три копейки, дарованные мне
Крассом Захаровичем, я не помню. Благодетели мои, незримые и невидимые, как
и стражи порядка, были в ту пору благосклонны к неуверенным путникам,
понимая, что и у придремавших в трамваях горожан были основания утомиться в
субботний день.
По истечении же дня указанная благосклонность и снисходительность были
сразу упразднены, свидетельством чему - история Красса Захаровича Болотина.
Если верить устным московским хроникерам, Красс Захарович, проснувшись
утром, что-то вспомнил, уточнил подробности у смущенного Шелушного,