"Хосе Ортега-и-Гассет. В поисках Гете" - читать интересную книгу автора

ногами.
Но разве не это мы переживаем сегодня? Мы мнили себя наследниками
прекрасного прошлого, на проценты с которого надеялись прожить. И теперь,
когда прошлое давит на нас ощутимее, чем на наших предшественников, мы
оглядываемся назад, протягивая руки к испытанному оружию; но, взяв его, с
удивлением видим, что это картонные мечи, негодные приемы, театральный
atrezzo[2], который разбивается на куски о суровую бронзу нашего будущего,
наших проблем. И внезапно мы ощущаем себя лишенными наследства, не имеющими
традиций, грубыми дикарями, только что явившимися на свет и не знающими
своих предшественников. Римляне считали патрициями тех, кто мог сделать
завещание или оставить наследство. Остальные были пролетариями - потомками,
но не наследниками. Наше наследство заключалось в методах, или в классиках.
Но нынешний европейский, или мировой кризис - это крах всего классического.
И вот нам кажется, что традиционные пути уже не ведут к решению наших
проблем. Можно продолжать писать бесконечные книги о классиках. Самое
простое, что можно с чем-либо сделать, - написать об этом книгу. Гораздо
труднее жить этим. Можем ли мы сегодня жить нашими классиками? Не страдает
ли ныне Европа какой-то странной духовной пролетаризацией?
Капитуляция Университета перед насущными человеческими потребностями,
тот чудовищный факт, что в Европе Университет перестал быть pouvoir
spirituel[3], только одно из следствий упомянутого кризиса: ведь Университет
- это классика.
Вне всяких сомнений, эти обстоятельства решительно противоречат
оптимистическому духу столетних юбилеев. Справляя столетнюю годовщину,
богатый наследник радостно перебирает сокровища, завещанные ему временем. Но
печально и горько перебирать потерявшее цену. И единственный вывод здесь -
убеждение в глубоких изъянах классика. Под беспощадным, жестоким светом
современной жизненной потребности от фигуры классика остаются лишь голые
фразы и пустые претензии. Несколько месяцев назад мы справили юбилеи двух
титанов, Блаженного Августина и Гегеля, - плачевный результат налицо. Ни об
одном из них так и не удалось сказать ничего значительного.
Наше расположение духа совершенно несовместимо с культом. В минуту
опасности жизнь отряхает с себя все не имеющее отношения к делу; она
сбрасывает лишний вес, превращаясь в чистый нерв, сухой мускул. Источник
спасения Европы - в сжатии до чистой сути.
Жизнь сама по себе и всегда - кораблекрушение. Терпеть кораблекрушение
не значит тонуть. Несчастный, чувствуя, с какой неумолимой силой затягивает
его бездна, яростно машет руками, стремясь удержаться на плаву. Эти
стремительные взмахи рук, которыми человек отвечает на свое бедствие, и есть
культура - плавательное движение. Только в таком смысле культура отвечает
своему назначению - и человек спасается из своей бездны[4]. Но десять веков
непрерывного культурного роста принесли среди немалых завоеваний один
существенный недостаток: человек привык считать себя в безопасности, утратил
чувство кораблекрушения, его культура отяготилась паразитическим,
лимфатическим грузом. Вот почему должно происходить некое нарушение
традиций, обновляющее в человеке чувство шаткости его положения, субстанцию
его жизни. Необходимо, чтобы все привычные средства спасения вышли из строя
и человек понял: ухватиться не за что. Лишь тогда руки снова придут в
движение, спасая его.
Сознание потерпевших крушение - правда жизни и уже потому спасительно.