"Хосе Ортега-и-Гассет. Гойя и народное" - читать интересную книгу автора

возможности, которые лежали в нем косной массой, приходят в движение. Еще
через пятнадцать лет, когда в Испании сказываются последствия Французской
революции, Гойя попадает в другую ситуацию и, несмотря на годы, на глухоту,
сразу же откликается на нее, черпая из тайников души новое вдохновение. Все
это может навести на мысль, что перед нами человек, сверхчувствительный к
окружению, живущий за счет него, или, как говорят характерологи и особенно
психиатры, "синтонным", настроенный на одну волну с обществом. Соматический,
телесный образ Гойи как будто соответствует этому определению.
Но когда мы говорим, что в картонах проявляется Гойя, было бы неплохо
решить для себя - в чем же конкретно? Превратные суждения о нашем художнике
основаны на грубейшей ошибке, которая была допущена при оценке этого по
большому счету начального этапа его творчества. К счастью, наши ученые уже
давно исправили эту ошибку. Я имею в виду сюжеты гобеленов. Некоторые из них
представляют собой чисто или наполовину народные испанские сцены. Из
совершенно непростительного невежества предполагалось, что Гойя сам,
свободно выбирал народные сюжеты. Отсюда моментально родилось представление
о Гойе - поклоннике народного и чисто испанского, который жил в среде
озорников и веселых девиц, тореро и забияк. Сейчас мы знаем: сверху исходили
не только общие указания, чтобы Гойя писал картины на темы национальных
обычаев, но и многие конкретные сюжеты. В тех исключительных случаях, когда
было иначе, Гойя не забывает указать в сопроводительном письме: "Придумано
мною".
Предполагаемую народность Гойи сильно снижают следующие обстоятельства.
Во-первых, с начала XVIII века придворные художники, иностранцы Уасс, Парет,
сыновья Тьеполо, постоянно обращаются к народным темам. Во-вторых, по всей
Европе в это время происходит то же самое. В-третьих, "народность" как одно
из ключевых направлений европейской живописи складывается уже в последней
трети XVI века. В Италии оно зарождается бурно - с Караваджо. Под его
влиянием сложился - хотим мы того или нет - сам Веласкес. Так что живописать
народные обычаи в 1775 году не означало ничего особенного. А в-четвертых,
есть обстоятельство куда более значительное: в XVIII веке в Испании
возникает удивительнейшее явление, которое не наблюдалось ни в одной стране.
Страстное увлечение народным, уже не в живописи, а в повседневной жизни,
охватывает высшие классы. К любопытству и филантропическому сочувствию,
повсюду питавшим "народность", в Испании добавляется нечто неистовое, что мы
должны определить как "вульгаризм". Это слово не случайно пришло мне на ум.
Я заимствовал его из лингвистики, где оно является термином и имеет строго
определенный смысл. Речь идет о следующем: в языке часто появляются два
варианта одного и того же слова, или два синонима, из которых один -
письменного происхождения, а другой сообразуется с тем, как его произносит и
употребляет народ. Так вот: если в сообществе, говорящем на данном языке,
прослеживается тенденция к предпочтению народной формы, это в лингвистике
называется "вульгаризмом". В определенных дозах такое предпочтение нормально
для любого языка, питает его, придает ему остроту, делает гибким и
подвижным.
А теперь пусть читатель представит себе, что подобная тенденция с
правил словоупотребления перешла на танцы, песни, жестикуляцию, развлечения.
Это уже не лингвистика, а всеобщая история нации. И если вместо привычной,
строго дозированной игры в простонародье в подражание вульгарным привычкам
мы вообразим себе пылкий, исключающий что-либо иное энтузиазм, настоящее