"Джордж Оруэлл. Сборник рассказов, эссе, статей " - читать интересную книгу автора

фалангистов, все они, вероятно, погибли. О двоих я это знаю точно. Старшему
из них было лет двадцать пять, младшему - шестнадцать.
Одно из существенных воспоминаний о войне - повсюду тебя преследуют
отвратительные запахи человеческого происхождения. О сортирах слишком много
сказано писавшими про войну, и я бы к этому не возвращался, если бы наш
казарменный сортир не внес свою лепту в разрушение моих иллюзий насчет
гражданской войны в Испании. Принятое в романских странах устройство
уборной, когда надо садиться на корточки, отвратительно даже в лучшем своем
исполнении, а наше отхожее место сложили из каких-то полированных камней, и
было там до того скользко, что приходилось стараться изо всех сил, чтобы
устоять на ногах. К тому же оно всегда оказывалось занято. Память сохранила
много другого, столь же отталкивающего, но мысль, потом так часто меня
изводившая, впервые мелькнула в этом вот сортире: "Мы солдаты революционной
армии, мы защищаем демократию от фашистов, мы на войне, на справедливой
войне, а нас заставляют терпеть такое скотство и унижение, словно мы в
тюрьме, уж не говоря про буржуазные армии". Впоследствии было немало такого,
что способствовало подобным мыслям,- скажем, тоска окопной жизни, когда нас
мучил зверский голод, склоки да интриги из-за каких-нибудь объедков,
затяжные скандалы, которые вспыхивали между людьми, измученными нехваткой
сна.
Сам ужас армейского существования (каждый, кто был солдатом, поймет,
что я имею в виду, говоря о всегдашнем ужасе этого существования) остается,
в общем-то, одним и тем же, на какую бы войну он ни угодил. Дисциплина - она
одинакова во всех армиях. Приказы надо выполнять, а невыполняющих
наказывают; между офицером и солдатом возможны лишь отношения начальника и
подчиненного. Картина войны, возникающая в таких книгах, как "На Западном
фронте без перемен", в общем-то, верна. Визжат пули, воняют трупы, люди,
очутившись под огнем, часто пугаются настолько, что мочатся в штаны.
Конечно, социальная среда, создающая ту пли другую армию, сказывается па
методах ее подготовки, па тактике и вообще на эффективности ее действий, а
сознание правоты дела, за которое сражается солдат, способно поднять боевой
дух, хотя боевитость скорее свойство гражданского населения. (Забывают, что
солдат, находящийся где-то поблизости от передовой, обычно слишком голоден и
запуган, слишком намерзся, а главное, чересчур изнурен, чтобы думать о
политических причинах войны.) Но законы природы неотменимы и для "красной"
армии, и для "белой". Вши - это вши, а бомбы - это бомбы, хоть ты и дерешься
за самое справедливое дело на свете.
Зачем разъяснять вещи, настолько очевидные? А затем, что и английская,
и американская интеллигенция в массе своей явно не представляла их себе и не
представляет по-прежнему. У людей короткая память, но оглянитесь чуток
назад, полистайте старые номера "Нью массез" или "Дейли уоркер" - на вас
обрушится лавина воинственной болтовни, до которой были тогда так охочи наши
левые. Сколько там бессмысленных избитых фраз! И какая невообразимая в них
тупость! С каким ледяным спокойствием наблюдают из Лондона за бомбежками
Мадрида! Я не имею в виду пропагандистов из правого лагеря, всех этих
ланнов, гарвинов et hoc genus'; * о них что и толковать. Но вот люди,
которые двадцать лет без передышки твердили, как глупо похваляться воинской
"славой", высмеивали россказни об ужасах войны, патриотические чувства, даже
просто проявления мужества,- вдруг они начинали писать такое, что, если
переменить несколько упомянутых ими имен, решишь, что это - из "Дейли мейл"