"Джордж Оруэлл. Сборник рассказов, эссе, статей " - читать интересную книгу автора

неловко помогли ему взобраться по лестнице. Потом наверх поднялся палач и
накинул веревку на его шею.
Мы ждали, остановившись ярдах в пяти. Стражники образовали вокруг
виселицы нечто вроде круга. Когда на осужденного набросили петлю, он
принялся громко взывать к своему Богу. Визгливо-высокий повторяющийся крик:
"Рама! Рама! Рама!", не исполненный, как молитва или вопль о помощи, ни
отчаяния, ни ужаса, но мерный, ритмичный, напоминал удары колокола. В ответ
жалобно заскулила собака. Стоявший на помосте палач достал маленький
хлопчатобумажный мешочек - такие используют для муки - и надел его на голову
осужденному. Но приглушенный материей звук все равно был слышен: "Рама!
Рама! Рама! Рама! Рама!" Палач спустился вниз и, приготовившись, положил
руку на рычаг. Казалось, проходили минуты. Снова и снова, ни на миг не
прерываясь, раздавались равномерные крики: "Рама! Рама! Рама!" Начальник
тюрьмы, глядя вниз, медленно водил тростью по земле; возможно, он
подсчитывал крики, отпустив осужденному лишь определенное число их - может,
пятьдесят, может, сто. Лица у всех изменились. Индусы посерели, как плохой
кофе; один или два штыка дрожали. Мы смотрели на стоявшего на помосте
связанного человека с мешком на голове, слушали его глухие крики: каждый
крик - еще один миг жизни. И все мы чувствовали одно и то же: убейте же его,
убейте скорее, сколько можно тянуть, оборвите этот жуткий звук...
Наконец начальник тюрьмы принял решение. Резко подняв голову, он
взмахнул тростью. "Чало",- выкрикнул он почти яростно. Раздался лязгающий
звук, затем наступила тишина. Осужденный исчез, и только веревка
закручивалась будто сама по себе. Я отпустил пса, и он тут же галопом
помчался за виселицу, но, добежав, остановился как вкопанный, залаял, а
потом отступил в угол двора. И, затаившись между сорняками, испуганно
поглядывал на нас. Мы обошли виселицу, чтобы осмотреть тело. Висевший на
медленно вращавшейся веревке осужденный носки оттянуты вниз - был, без
сомнения, мертв.
Начальник тюрьмы поднял трость и ткнул ею в голое оливковое тело,
которое слегка качнулось. "С ним все в порядке",- констатировал начальник
тюрьмы. Пятясь, он вышел из-под виселицы и глубоко вздохнул. Мрачное
выражение как-то сразу исчезло с его лица. Он бросил взгляд на наручные
часы: "Восемь часов восемь минут. На утро, слава Богу, все". Стражники
отомкнули штыки и зашагали прочь.
Догадываясь, что вел себя плохо, присмиревший пес незаметно шмыгнул за
ними. Мы покинули дворик, где стояла виселица, и, миновав камеры смертников
с ожидавшими конца обитателями, вышли в большой центральный двор тюрьмы.
Заключенные уже получали завтрак под надзором стражников, вооруженных
бамбуковыми палками с железными наконечниками. Узники сидели на корточках,
длинными рядами, с жестяными мисками в руках, а два стражника с ведерками
ходили между ними и накладывали рис; созерцать эту сцену после казни было
приятно и радостно. Теперь, когда дело было сделано, мы испытывали
невероятное облегчение. Хотелось петь, бежать, смеяться. Все разом вдруг
оживленно заговорили.
Шагавший подле меня молодой метис с многозначительной улыбкой кивнул в
ту сторону, откуда мы пришли: "Знаете, сэр, наш общий друг (он имел в виду
казненного), узнав, что его апелляцию отклонили, помочился в камере прямо на
пол. Со страху. Не хотите ли сигарету, сэр? Мой новый серебряный портсигар,
сэр! Недурен, не правда ли? Выложил две рупии и восемь анн. Отличная вещица,