"Джордж Оруэлл. Сборник рассказов, эссе, статей " - читать интересную книгу автора

в европейском стиле".
Несколько человек смеялись, похоже, сами не зная над чем. Шедший рядом
с начальником тюрьмы Фрэнсис без умолку болтал, "Ну, сэр, ффсе прошло так,
что и придраться не к чему. Раз - и готово! Соффсем не ффсегда так бывает,
нет-нет, сэр! Помню, доктору приходилось лезть под виселицу и дергать
повешенного за ноги, чтоб уж наверняка было. Фф высшей степени неприятно!"
"Трепыхался... Уж чего хорошего",- сказал начальник тюрьмы. "Нет, сэр,
куда хуже, если они вдруг заупрямятся. Помню, пришли мы за одним в камеру, а
он ффцепился фф прутья решетки. Не поверите, сэр: чтобы его оторвать,
потребовалось шесть стражников, по трое тянули за каждую ногу. Мы взывали к
его разуму. "Дорогой,- говорили мы, подумай, сколько боли и неприятностей ты
нам доставляешь". Но он просто не желал слушать! Да, с ним пришлось
повозиться!"
Я вдруг понял, что довольно громко смеюсь. Хохотали все. Даже начальник
тюрьмы снисходительно ухмылялся. "Пойдемте-ка выпьем,- радушно предложил
он.- У меня в машине есть бутылочка виски. Не помешает".
Через большие двустворчатые ворота тюрьмы мы вышли на дорогу.
"Тянули за ноги!" - внезапно воскликнул судья-бирманец и громко
хмыкнул. Мы снова расхохотались. В этот миг рассказ Фрэнсиса показался
невероятно смешным. И коренные бирманцы, и европейцы - все мы вполне
по-дружески вместе выпили. От мертвеца нас отделяла сотня ярдов.


1931


Как я стрелял в слона

В Моламьяйне - это в Нижней Бирме - я стал объектом ненависти многих
людей; с той поры моя персона уже никогда не имела столь важного значения
для окружающих. В городе, где я занимал пост окружного полицейского, сильно
ощущались резкие антиевропейские настроения, правда, проявлявшиеся как-то
бесцельно и мелочно. Выступить открыто не хватало духу, а вот если белой
женщине случалось одной пройти по базару, платье ее часто оказывалось
забрызганным соком бетели. Как полицейский офицер, я неизбежно становился
мишенью для оскорблений, коим и подвергался всякий раз, когда представлялась
возможность сделать это безнаказанно. Если на футбольном поле какой-нибудь
шустрый бирманец подставлял мне подножку, а судья, тоже бирманец,
демонстративно смотрел в противоположную сторону, толпа разражалась
отвратительным хохотом. Такое происходило не один раз. В конце концов эти
повсюду встречавшиеся мне насмешливые желтые физиономии молодых парней, эти
оскорбления, летевшие вдогонку, когда я уже успевал удалиться на безопасное
расстояние, начали изрядно действовать мне на нервы. Но невыносимее всего
были молодые буддистские проповедники. В городе их насчитывалось несколько
тысяч, и возникало впечатление, что у всех у них было одноединственное
занятие - устроившись на уличных углах, глумиться над европейцами.
Все это смущало и расстраивало меня. Уже тогда я осознал, что
империализм есть зло и чем скорее я покончу со службой и распрощаюсь со всем
этим, тем лучше. Теоретически и, разумеется, негласно я безоговорочно
вставал на сторону бирманцев в их борьбе против угнетателей-англичан.