"Джордж Оруэлл. Литература и тоталитаризм" - читать интересную книгу автора

бы позволяла держаться одних и тех же верований от рождения до смерти. Она
не требовала, чтобы сегодня верили в одно, завтра в другое. И сегодня дело
обстоит так же для приверженца любой ортодоксальной церкви: христианской,
индуистской, буддистской, магометанской. В каком-то отношении круг его
мыслей заведомо ограничен, но этого круга он держится всю свою жизнь. А на
его чувства никто не посягает.
Тоталитаризм означает прямо противоположное. Особенность тоталитарного
государства та, что, контролируя мысль, оно не фиксирует ее на чем-то одном.
Выдвигаются догмы, не подлежащие обсуждению, однако изменяемые со дня на
день. Догмы нужны, поскольку нужно абсолютное повиновение подданных, однако
невозможно обойтись без коррективов, диктуемых потребностями политики власть
предержащих. Объявив себя непогрешимым, тоталитарное государство вместе с
тем отбрасывает само понятие объективной истины. Вот очевидный, самый
простой пример: до сентября 1939 года каждому немцу вменялось в обязанность
испытывать к русскому большевизму отвращение и ужас, после сентября 1939
года - восторг и страстное сочувствие. Если между Россией и Германией
начнется война, а это весьма вероятно в ближайшие несколько лет, с
неизбежностью вновь произойдет крутая перемена. Чувства немца, его любовь,
его ненависть при необходимости должны моментально обращаться в свою
противоположность. Вряд ли есть надобность указывать, чем это чревато для
литературы. Ведь творчество - прежде всего чувство, а чувства нельзя вечно
контролировать извне. Легко определять отвечающие данному моменту установки,
однако литература, имеющая хоть какую-то ценность, возможна лишь при
условии, что пишущий ощущает истинность того, что он пишет; если этого нет,
исчезнет творческий инстинкт. Весь накопленный опыт свидетельствует, что
резкие эмоциональные переоценки, каких тоталитаризм требует от своих
приверженцев, психологически невозможны, и вот прежде всего по этой причине
я полагаю, что конец литературы, какой мы ее знали, неизбежен, если
тоталитаризм установится повсюду в мире. Так ведь до сих пор и происходило
там, где он возобладал. В Италии литература изуродована, а в Германии ее
почти нет. Основное литературное занятие нацистов состоит в сжигании книг.
Даже в России так и не свершилось одно время ожидавшееся нами возрождение
литературы, видные русские писатели кончают с собой, исчезают в тюрьмах -
обозначилась эта тенденция весьма определенно.
Я сказал, что либеральный капитализм с очевидностью идет к своему
концу, а отсюда могут сделать вывод, что, на мой взгляд, обреченной
оказывается и свобода мысли. Но я не думаю, что это действительно так, и в
заключение просто хочу выразить свою веру в способность литературы устоять
там, где корни либерального мышления особенно прочны, - в немилитаристских
государствах, в Западной Европе, Северной и Южной Америке, Индии, Китае. Я
верю - пусть это слепая вера, не больше, - что такие государства, тоже с
неизбежностью придя к обобществленной экономике, сумеют создать социализм в
нетоталитарной форме, позволяющей личности и с исчезновением экономической
свободы сохранить свободу мысли. Как ни поворачивай, это единственная
надежда, оставшаяся тем, кому дороги судьбы литературы. Каждый, кто понимает
ее значение, каждый, кто ясно видит главенствующую роль, которая принадлежит
ей в истории человечества, должен сознавать и жизненную необходимость
противодействия тоталитаризму, навязывают ли его нам извне или изнутри.

1941