"Валерий Осинский. Ужиный угол " - читать интересную книгу автора

сумрачные ельники, пахнувшие грибами; березовые рощи, белые, как декабрьская
пороша. И тишина на десятки километров. Оглушительная, после города. За
лугом изумрудной травы простужено ворчал ручей. В низине у леса болотился
черный омут. В ряске пучеглазые лягушки охотились за мошкарой, бойко
чертившей в воздухе зигзаги, а корявые ивы по обрывистым берегам припали
бурыми корнями к воде, да так и застыли.
Прежние хозяева осели в городе и чаяли взять любую выгоду за бросовое
место.
- Сами увидите, Алексей Петрович! - замялся агент.
В кабинет директора агентства Ладыжникова, долговязого и смуглого, с
красивой сединой, вошли двое. Приземистый малый лет тридцати пяти в дешевом
отутюженном костюме и в черных очках придерживал за локоть простоволосую
женщину в ситцевом платье с фиалками. От верхней губы до бровей лицо его
обезобразил ожог. Представился: "Кузнецовы".
- Вырос я в этих краях, - говорил мужчина. - В городе не вытянуть нам.
Коммуналка. Работы нет. Ехать боимся! А что делать! - У него был приятный
голос, с густой командной нотой. Он пожал пальцы жены, обветренные, в
заусенцах. Та мягко освободила руку. Нервные губы. Карие глаза с едва
заметными азиатскими перепонками. "Не ладят!" - решил директор.
- Служили? - спросил он.
- В вертолетных войсках.
- На земле работать надо! - осторожно сказал Ладыжников.
- Я тоже самое говорю! - глуховатым голосом подтвердила женщина и
достала из сумочки папиросы. Директор придвинул пепельницу.
Все помолчали, словно вошел поп, и теперь ждали, что он скажет.
- Все-таки попробуем! - мягко проговорил Кузнецов.
"Упертый!" - подумал Ладыжников. И возражать не стал.
Про себя директор отметил, как быстро летчик освоился. Ложечку опустил
на край блюдца, и метко стряхивал пепел. Отметил время по часам с боем.
"Четверть, а у вас работа". Без "поводыря" прошел к двери за женой. Как
рациональный исследователь, он разведывал изнанку зримого мира.
На своей "Ниве" директор отвез Кузнецовых к месту: километров двадцать
по асфальту, а затем десяток по грунтовке мимо деревни с продмагом. "Места
тихие, - ни без иронии рассказывал в машине. - Клуб заколочен. Пьяных мало -
мужики на заработках. Кто подпарывал ножом, остепенился". Отвез, чтобы
быстрее уладить дело! "Сам отставник, знаю! Трудно нашему брату!"
Осмотрели хозяйство. Дом был крепкий. Восемнадцать венцов. Бревна сруба
не потеряли сочный древесный цвет. Может, кое-где руку приложить. В горнице
половица скрипнет, в смежной комнате дверные петли тихонько пожалуются.
Пилот запоминал все: ласку закатного солнца на правой щеке, если спиной к
воротам, и пять ступенек крыльца; прелый запах брошенного жилья в сенях, и
пристук ставни, сорвавшейся с крючка; счет шагов к кладовке, и - к теплой
уборной рядом с пустыми клетями; бугорки воздуха под старыми обоями,
"внутренней шкурой на избе"...
- Кота б сюда! - Наталья брезгливо осмотрела мышиный бисер вдоль стен и
мумии насекомых на подоконнике.
От прежней жизни на стене остался плакат. Грубая красавица протягивала
Белинского, Панферова и еще стопку каких-то книг, забытому на подоконнике
томику Набокова. Писатель умно улыбался с обложки, и не брал.
Кузнецов ощупал чугунную печь с нерусским, округлым боком и литой