"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

в зависимости от времени суток напоминало о том, что уже далеко заполночь.
"Желаю, чтобы все девушки стали калифорнийскими девушками", - высоким
сиротским голосом запел Майк Лав, ни капли при этом не раздражая.
"Ну, пьем еще!" - мы чокнулись. К Алексею Карповичу не помедлило
вернуться веселое расположение духа, и он снова заговорил со мною о
женитьбе: "Так на какую рептилию, ты говоришь, похожа Оксана - на
опоссума?" - "Не на рептилию, Баннова напоминает сумчатого дьявола, когда
дерет голову ввысь. Знаешь, как она обычно рассказывает, якобы задыхаясь от
волнения: Адамс - у меня был целый большой диск! Ну очень большой,
замечательный! Чижевский мне его подарил, вернее, у кого-то стащил, а мне
принес. У нашего Чижевского манера такая - что-нибудь украсть, потом
подарить, взять обратно и снова пропить. Ах, он такой беспардонный:"
"Она мне об этом не говорила", - недружелюбно перебил меня Смолий.
"Она и не мне это рассказывала, а твоему любимому склеивателю пепельниц
и еще какой-то усатой девке в шинели, простоволосой, с похабнейшим шнурком
на лбу! "Не говорила" - дамочки умеют держать язык за зубами. Одна
стихотворствует, другая всю свою месячину выливает в "любовный напиток №9"
опять же тишком, заметьте, у третьей - родственники за границей: Пропадешь,
Алексей Карпович! Постепенно забудешь, кого зовут Элвис Пресли, придется
тебе ремонтировать своей Омфале "фэн" и электробритвы разным режиссерам".
"Вот снова ты заводишься, вероломство! Мне не хуже твоего известно их
коварство и тупоумие. Но - что я хочу сказать, запомни: в мире, где мы с
тобой живем, разнятся меж собою ну Луи Прима, ну Фрэнк Синатра, а
простолюдинки - все на одно лицо".
"Марлен Дитрих тоже на одно лицо".
"Не знаю, я нигде ее не видел. Но у здешних и повадка, и физиономии в
пятьдесят лет такие же, как и в пору игр в песочнике".
"О, верно, верно! Но, по крайней мере, у лиц мужеского пола происходит
хотя бы ломка голоса".
"Разве что". Сладкоголосый Сэм Кук прервал свои заверения в вечной
любви, а приклееный внахлестку кусок пленки с записью Джана и Дина уж снова
приглашал нас взяться за рюмки. Выпив, я немедленно закурил и откинулся в
кресле, отказываясь от сопротивления той зловещей бодрости, за которой
чернеет бесхитростная мука грядущего дня.
С той минуты, когда кошмар в о ш е л в меня и через безъязыкий сокрытый
от глаз о р и ф и с (ударение на второе "и") было произнесено имя Вельвет
Андеграунд, чувство страха, проникнув внутрь меня, растворилось, оставив
меня равнодушным, исполненным брезгливого смирения, без какового не мыслю
себя подданным сегодняшней империи. Не страшнее слов, какими обычно повещали
на выезд, казались мне призрачные фразы среди закусок в коньячной эйфории
под песенку калифорнийского дуэта "Бэби ток".
На мужественном запястье моего товарища были видны массивные часы. Мне
почудилось вдруг, что моему взору стало доступно наблюдать движение минутной
стрелки, точно она уже не ползет на циферблату со сладострастною миною, а
превратилась в указательный палец мечтающей Софьи:
- Что они такое, если только это в самом деле Джан энд Дин, - еще более
холодно и скорбно проговорил Алексей, - расскажи, откуда они явились, куда
подевались впоследствии, ты же все знаешь. - Его рука рядом с недопитой
рюмкой походила на обрубок, я с трудом узнавал в отяжелевшей состарившейся
на глазах фигуре недавнего весельчака.