"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

смятения и упадка лишний раз убеждали меня в зыбкости и недолговечности и
бес знает в чем еще. Казалось, я навещаю усопшего при помощи магнетизма,
удерживаемого между жизнью и тлением, но в любой мой готового разлиться
зловонною жижей.
"Солидно выглядишь, с герлою познакомился?" - как-то виновато, но и
грубо в то же время, задал вопрос Смолий. Паршивое слэнговое словцо
рассердило меня сперва, но отвечал я беспечно: "Представь себе, да. На
почте. Фройляйн - телеграфистка. У нее сегодня ночная смена, увы".
"Конгратюлейшн", - угрюмо поздравил Алексей, незаметно начиная сильно
картавить.
После некоторого молчания мы обменялись кивками головы и покинули
помещение. Умерщвляемая со дня разлуки с Софьей привычка к жизни
расточительной, смехотворный снобизм, но - что поделаешь, делало меня
владельцем небольшого капитала. Вот я и вознамерился пропить некоторую часть
его с Алексеем, тем более, что нервишки и серое вещество у нас обоих
пребывали в состоянии одинаково плачевном.
"Правильно: Правильно - шо еще делать тут: А потом к Шульге за
коньяком. Я ж забыл, ты не знаешь доктора Шульца. А потом у меня музыку
послушаем. То я вижу, ты здесь сойдешь с ума: Божевильным зробыся", -
бормотал Смолий, опечатывая дверь.
"А где ты живешь-то, Леня?" - спросил я зачем-то.
"Напротив нашей гостиницы, прямо через дорогу. Между прочим, зданием,
где тебя поселили, в годы НЭПа владела фирма "Мухлянский, Спектор и Ко".
"Бутафор?! Верленчик? Незлой превосходнейший малый! И руки у чудака
золотые, что и здесь не веришь? - на, оцени, как он мне пепельницу
отреставрировал", - Алексей приподнял треугольную безделку, и в самом деле
кропотливо собранную из осколков, для пущей прочности заполненную с исподу
эпокситной смолой.
Я улыбался в ответ рассеянно и примирительно - ай да бутафор, Христос
ему по пути!
Давно уже стемнело, мы выпивали в креслах. В изголовье холостяцкого
дивана горел торшер. Обстановка жилища отзывалась шведскими буклетиками
непристойного содержания, повлиявшими на вкусы целого поколения. Раскуривая
до боли в губах недостаточно сухую сигарету, я дивился нежданной возможности
забыть про подстерегающий меня слуховой ад. Уютно и весело было следить за
скольжением толстой ленты в механизме "Днепра 11". Записи из-за множества
склеенных мест обрывались на середине, обрушивались одна на другую, но все
они были мне известны.
"Кто-то, быть может, грустит по Одессе, а я вспоминаю Ленинград, хмурый
осенний Ленинград. Спектор-саунд долгое время отталкивал меня своей излишней
полифоничностью: Не обращай внимания, Алексей, разве ты не помнишь, что
написано на обложке у Сэма Кука: "Spectre haunts Europe - Spectre of Twist"
Hugo & Luigi. "Я изучал немецкий", - холодно вымолвил Смолий. Видимо, моя
извращенная осведомленность наскучила ему.
"Фил Спектор, гений звукорежиссуры, достойнейший из современников
Брайана Уилсона, был глух, как Брайан, на одно ухо. Давай выпьем за Бич
Бойз. Переросткам дозволено быть легкомысленными. А ведь немалого мужества
требует подчас наш инфантилизм".
Я взялся откупоривать третью бутылку коньяку, покуда перевертывал
катушки хозяин дома. Непостижимое свойство штор и скатертей менять свой цвет