"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

глаза, сосков. "Еще", - коротко промолвила Света, не глядя на меня.
Будущие юристы сидели на дереве и, обвив ногами его тонкий искривленный
ствол, о чем-то беседовали. Сокрытый от нас особняком, так же как, если
смотреть со стороны леса, садик мертвых растений, мы знали, уже стоял на
поляне автобус. Кто и как, и когда в последний раз занимался в этом месте
любовью - высунув язык, сутулясь, сплевывая? Сколько любовников, выступив в
этих местах, уже превратились в скелеты, как сорняки, те, что задушили эти
розовые кусты...
Во всяком случае здесь не так противно, как в Крыму, куда жадная
интеллигенция ломится на мотоциклах, а то и на великах - ради чего!? Чтобы
отсераться на корточках в кустах, а не на унитазе, - выпалил я в пылающее
лицо Светы Ибис, давая понять таким образом, что пора сматывать наши удочки.
Автобус за три часа домчал нас до Запор-сити. Тепло распрощавшись с
ребятами и подмигнув девице Ибис, я спрыгнул на асфальт площади Свободы.
Сумка без бутылок и еды была совсем легкая. Клумба перед памятником
Дзержинскому оказалась засажена новыми породистыми тюльпанами. Ведь сегодня
9 мая - День Победы. На плоской скамье, где Азизян иногда обменивался
порнографией, теперь сидела хуна с поселка в синемалиновой трикотажной кофте
"феррари". Из окна девятиэтажного дома хуярила "Чао, бамбино, сорри". Кто-то
уже начал отмечать годовщину Гибели Третьего Райха.
По дороге домой я купил две бутылки пива. Приняв душ, я побрился и съел
яичницу. Потом я поставил на проигрыватель "Огайо плэйерс" и завалился с
пивом на диван рассматривать бритоголовую негритянку на обложке от диска. У
памятника танку начинался митинг. По улице прошел духовой оркестр.
Перевернув "Огайо плэйерс" на другую сторону, я допил пиво и снова улегся на
диван. Чуть погодя я уснул.
За окном было еще светло, но чувствовалось, что уже вечер. Меня
разбудил телефонный звонок. Я снял трубку. В ней сигналили и жужжали
автомобили, заглушая гомон праздничной толпы.
- Але, папа, это ты? - окликнул меня взволнованный голос Нападающего.
- Скажи ему, ше мы..., - окончания фразы я не разобрал из-за шума, но
узнал по голосу Азизяна, и тотчас припомнил все, о чем мы договаривались еще
на прошлой неделе. Дело в том, что предки Нападающего должны были уехать на
праздники, и он оставался один в своей двухкомнатной квартире под самой
крышей без чердака, от чего летом в его комнате всегда очень жарко.
Напиваться в хате Нападающего, когда его родители уезжали в село, было
довольно приятным занятием, все происходило спокойно, если не приваливал
никто лишний. Мы могли до рассвета базарить про секс и поп-музыку,
порнографию и советскую власть (единственное, чего не терпел Нападающий,
разговоры про мертвецов - у него от них "начинались страхи"), заменяя пустые
бутылки на полные и выкуривая бесчисленное количество сигарет. Но пьянка с
участием Азизяна неминуемо должна была превратиться в пытку. Во-первых, мы
помнили про его манеру зассаться побыстрее, чтобы потом обрыгать стены
помещения, куда его имели глупость пригласить. Заблевав все, что не могло от
него спрятаться, он закатывал глаза, так что оставались в глазницах одни
белки, и валился на пол, словно закончилось действие колдовства, призванного
временно поддерживать в нем жизнь. Азизян же без чувств угнетал не меньше
покойника. Во-вторых, Азизян - это Азизян; даже и без рыголетто он найдет,
чем обосрать. Что-нибудь вытащит из-под стекла или опрокинет. Прибор для
выведения других приборов из строя или хотя бы равновесия - вот что такое