"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

Вторая носила короткую стрижку под Анни Жерардо, правда ничем, кроме волос,
не напоминала эту копченую манду. На ней был фиолетовый джинсовый жакет, а
под ним розовая майка, заправленная в кремовые брюки... Потом уже мы с
Нападающим признаемся, хохоча, что если бы мы имели такие тела, как они -
крупные, гладкие и нежные, мы только бы и делали, что следили бы за собой,
стирали бы друг другу тесные майки розового и желтого цвэта, и ебли бы друг
друга, отказывая женихам-страдальцам. От нашего личного имущества, по мнению
Леши-Моряка, вообще стоило оставить один мозг и хуй Нападающего. Мы
чокнулись и выпили вина. Наш веселый смех звучал в молочной дымке рассвета,
как рождение нового монстра. Старый монстр - юноша 220 или Азизян засцатый
(он на этот раз не нарыгал) спал, сидя в бураковом кресле, как Барбаросса.
Мы подошли к ним на два шага, извинились, и я начал свою речь. Она была
правильная, и почтительная, я говорил о вине и закусках, о достойной их
чудесных фигур музыке из собрания завмага Пророкова, о том, что нам нужны
именно такие... Доверяйте. Одним словом, немецкому солдату.
Хуны молча выслушали меня, переглянулись, и та, что была с короткой
стрижкой, ответила за двоих, как будто дублируя французскую актрису:
"Кажется, вы нас в темноте приняли за других".
Мы поклонились, развернулись и пошли туда, где в нимбе фонарного света
восседал на парапете "рыбак у озера мрака" - Азизян, упрямо сплевывавший на
уже и так забрызганный собственной слюною асфальт.
Настаивать было бесполезно, этим двум безмозглым Living Lovin' Dolls
было насрать на свое будущее, уже полное предвкушения, как оно превратит их
тела в кожаные мешки с какашками. Мы говорили на разных языках, их уже
успели развратить своей ущербностью жалкие местные "мужчины". Кретинье
ебаное, со своим цихлозомой-высоцким, слепым, кк аскарида, Стиви Вондером,
похожие на своих укр. и евр. Мамочек замухрышки - надежные парни в деле
просерания жизни.
Первое время нам нелегко было их обсудить - два "тугоногих" сгустка
меда, обладавшие гравитационной силой для наших гениталий, которые
стремились к ним, как тянутся к солнцу стволы деревьев, как ствол револьвера
клонится к сердцу самоубийцы, как бомбы и утопленники мчатся, приближая
гибельный всплеск.
Я вспомнил обложку альбома "Ohio Players" под названием "Honey" - мед.
Бритоголовая модель поливает на ней себя густым янтарным составом из
прозрачной чаши - от этого можно сгнить. Например, на дне одной фиолетовой
вазы с тюльпанами, если выплеснуть туда небольшое количество испорченного
вещества, тоже появятся опарыши. Так утверждал Азизян.
Обнаружив, что мы возвратились одни, без пизд, он усилил было свое
стробоскопическое харканье, потом слез с забора и снова начал бормотать:
"вечно, вечно". Мы терпеливо ожидали окончания припадка. Оно совпало с
появлением троллейбуса. Неожиданно для всех Азизян хлопнул себя пятерней по
очку и, дрыгнув в воздухе ногами, понесся к остановке. "Шура, ты куда?" -
закричали мы ему во след.
- В жопу труда, - коротко огрызнулся "Шура".
- Посрать на провода, - подхватили мы хорошо нам известный клич.
В салоне троллейбуса было душно. Я был в курсе, что у меня выпирает
сквозь кримплен моих брюк - то же самое, что у "SWEET" через атлас, а у
физрука Смита сквозь небесный трикотаж. "Дядя, а что это у вас? - Тоже, что
и у тебя". Я покосился на это же место у Нападающего - там тоже виднелось