"Эмилия Остен. Грешники и святые" - читать интересную книгу автора

взялись за ложки.
Я ела и украдкой рассматривала руки священника - выше смотреть не
хотелось. Просто замечательные были у него руки, простые и честные, не то
что надушенные ладошки наших дворян. Подушечки пальцев загрубевшие, костяшки
сбитые, на тыльной стороне левой ладони - бугристый шрам. Хорошо могу
представить, как он этими руками держит тяпку, чтобы вскопать грядку в
огородике при церкви; пропускает между пальцами душное золотое зерно,
нюхает, от зерна поднимается пыльный и вкусный запах; как пальцы перебирают
бобы, хватаются за топор и пилу, сжимают поводья. Сельские священники -
удивительный народ. В Париже его смуглая кожа и чеканный шаг не снищут
популярности. Нынче в моде бледность, надушенные платки и завивка у лучших
брадобреев.
Над столом висело настороженное молчание, пока Мишель не спросил - а он
редко это делает:
- Папа?
- Отец в отъезде, Мишель, - сурово сказала мачеха.
Ребенок нахмурился, стараясь понять, что ему сказали, - он очень
старательный, наш Мишель. Не получилось. Тогда он повторил:
- Папа!
- Мишель, он уехал далеко, - я не люблю, когда мачеха дразнит его,
отвечая, как взрослому и умному, - он таким никогда не станет, ему и так
тяжело жить в своем особом мире, если остальные не снисходят. Никому из нас
не дано ни понять, ни объять мир Мишеля. Мы имеем шанс лишь заглянуть туда
одним глазком.
Я улыбнулась и пятерней изобразила на столешнице скачущую лошадь:
- Поехал верхом. Ты же помнишь, какая у папы лошадь.
К лошадям Мишель питает нескончаемую любовь.
- Бе! - сказал он.
Это значит - белая.
- Да, папа уехал на своей белой лошади. Ты помнишь, как ее зовут?
- И!
- Искра, правильно! - Я отломила большой ломоть хлеба и, привстав,
протянула его Мишелю. Тот благодарно схватился двумя руками, развел в улыбке
большие губы. - Папа немного покатается на ней и приедет обратно. Мы будем
его ждать. Правильно?
Мишель подумал, важно кивнул и впился зубами в хлеб - на мордашке
написано счастье. В состоянии счастья Мишель пребывает большую часть своей
жизни. Многим из нас до него далеко.
Я села и отряхнула руки от крошек. Мачеха скривилась и отвела взгляд -
спектакль, разыгранный при новом священнике, смущал ее, и вместе с тем она
тайно наслаждалась, что ее грязное белье выставлено напоказ. Мишель - ее
большая нечистая тайна, грех и наказание, а так сладко сознаться в грехе
тому, кто свят.
Я знаю ее очень хорошо. Я знала, что сейчас она ерзает от стыда и
удовольствия.
Отец де Шато проследил за разыгравшейся сценкой по-прежнему
бесстрастно. И тогда я начала подозревать, что он все-таки сделан из ясеня.
Таких непонятных завтраков в нашем доме давно не случалось. После того
как над опустевшими тарелками был пробормотан финальный amen, мадемуазель
Эжери быстро подхватила Мишеля и была такова. Месье Антуан увел Фредерика. Я