"Эмилия Остен. Грешники и святые" - читать интересную книгу авторанаследство от матери, казалось, вот-вот сорвутся и утонут в пшенично-рыжем
потоке. Нора ловко управлялась с ними, перебирая одни пряди, оставляя напоследок другие. - Конечно же, пошел в священники, как обычно бывает. Всю жизнь провел в глуши, где-то в Провансе, обычным кюре. Потом церквушку, где он служил, епископ передал кому-то другому. Отца Реми он отрекомендовал одной своей знатной знакомой. Знакомая написала рекомендательное письмо к графине де Солари... - Однако образование он имеет, - заметила я. - Ах, да все дети дворян имеют образование, коли родители могут себе это позволить. Только состояния святой отец не наследовал и доходов от аббатства не получает - никак, епископ поскупился. Церковные мыши и те, видать, богаче святого отца. И как жаль, как жаль, ведь он такой красавчик! Я даже головой дернула. - Красавчик? Отец де Шато? Вот уж нет. - Где ваши глаза, госпожа Мари? - упрекнула меня Нора. Она всю жизнь провела у меня в услужений, а потому держалась запросто. - Вы на него взгляните! - Глядела, и не раз. Ничего особенного. - Эй! - Нора уперла руки в бока. - А кого ж тогда красивым считать, как не его? - Отец Августин был красив. И Жано. И отец красивый. Нора хмыкнула и покачала головой. - Все не могу понять, как вы этак глядите. У отца Августина нос был картошкой и внешность простецкая, что у Кузнецова подмастерья. Про вашего перечить не стану - кавалер знатный. Но отец де Шато... Ах, ему бы нарядный костюм и шпагу, тогда б все увидали! Я пожала плечами. Люди красивы изнутри. Душою. Если у человека душа мелочная, или пустая, или вовсе нет ее - о какой красоте может идти речь? Пусть совершенны брови, губы изогнуты луком Амура, волосы роскошно струятся из-под шляпы - уродство души ничем не скроешь. Отец Реми показался мне скучным. Что толку смотреть на его правильный нос, если внутри у этого человека одни молитвы и запах ладана? И все же после разговора с Норой я стала присматриваться к нему. Он по-прежнему занимал место напротив меня за столом, и я то и дело скользила по нему взглядом, пытаясь понять, что в нем нашла прислуга и отчего он вдруг обрел ее благоволение. Не спорю, он хорошо двигался, хорошо и гордо держал голову - люди, всю жизнь проведшие в услужении, это чуют и любят. Все же он оставался дворянином, хотя по праву рождения мог бы блистать при дворе, если бы к знатности прибавилось хоть немного денег. Сколько таких дворян проживало свою жизнь в монастырях, сколько надевало мушкетерский плащ и погибало на поле боя, сколько сгинуло в глуши и безвестности! Этот человек носил свою судьбу с равнодушным смирением, и мачеха почуяла это, почуяла сразу, иначе не предложила б ему научить этому смирению меня. В его лице, столь щедро обласканном жарким солнцем, взгляд цеплялся за все сразу - и ни за что. Добавить в это лицо огня, добавить природной живости, и как хорошо бы оно смотрелось. Однако никакие страсти не оживляли |
|
|