"Лев Остерман. Течению наперекор" - читать интересную книгу автора

тонких резинках, цветные бумажные веера, которые можно было совсем сложить
или, наоборот, полностью развернуть так, что они превращались в яркий
цветок. А еще деревянные трубочки с резиновой "тряпочкой" на конце. Из нее
можно было надуть небольшой шарик, а потом вынуть трубочку изо рта.
Выходящий из шарика воздух создавал в трубочке громкий звук, похожий на
"уйди-уйди". Эти игрушки так и назывались.
Я помню, как на перекрестке с Кузнецким переулком, установили первый в
Москве светофор. В это же время у самого въезда на Красную площадь, где
теперь восстановлены Иверские ворота, появился первый
милиционер-регулировщик. В белоснежном кителе и белых перчатках, в белом
"тропическом" шлеме с пупочкой на макушке он виртуозно жонглировал своей
бело-черной палочкой и круто поворачивался без малейшего наклона, точно был
закреплен на вертикальной оси. (Я полагаю, что его обучали в балетной школе
Большого театра). В первые недели на прилегающих углах улиц скапливалось
много народа - поглазеть на это чудо. Меня туда приводила няня.
Но вернемся во двор.
Еще мы играли в лапту, в ножички и в "расшибалочку" (кто постарше,
знает, что это за игры). Но чаще всего - в "казаков-разбойников". Название
игры явно дошло до нас из дореволюционных времен. "Казаки" разыскивали и
ловили "разбойников". Те прятались и подкарауливали казаков, чтобы,
оказавшись в большинстве, взять их в плен. Команды набирались по
справедливости. (Замечу, что справедливость и честность - главные требования
раннего детства. "Несправедливо!" "Нечестно!" - основные критические
замечания во время детских игр.) Итак, пары ребят одинаковой силы или
ловкости втайне от всех сговаривались, кто из них будет, к примеру,
"слоном", а кто - "змеей". Два признанных атамана поочередно выбирали один
из двух псевдонимов в каждой паре и таким образом формировали свои отряды.
Местами сражений были "черные ходы", нередко сообщавшиеся с парадными
лестницами, и - главное - подвалы.
О эти незабываемые подвалы нашего детства! Центрального отопления еще
не было. "Голландские" печки в комнатах и плиты в коммунальных кухнях топили
дровами. Под всеми тремя строениями дома находились глубокие подвалы.
Разгороженные на бесчисленное множество досчатых клетушек, где каждая семья
хранила свои дрова. Между клетушками оставались узкие и прихотливо
изломанные проходы. В подвалах было темно и сыро, скудный свет проникал из
люков - через них спускали дрова (по одному люку в каждом строении) и из
входных проемов, которыми начинались скользкие ступени длинных каменных
лестниц без перил. Прятаться в этом лабиринте было превосходно, хотя и
немного страшновато.
Другими излюбленным пространством, но уже не для сражений, а для
общения, были крыши. На них попадали не только по единственной пожарной
лестнице, но и через чердаки. Входы туда никогда не запирались. Какое чудо
являли собой эти чердаки! Пробираясь по ним к слуховому окошку, ведущему на
крышу, приходилось перелезать через могучие несущие балки кровли. Между
балками ноги ступали по толстому слою мягкой пыли. При этом понималось лишь
крошечное облачко: за многие десятилетия пыль хорошо слежалась. Воздух на
чердаке совершенно чистый. А какой запах! Пастернак недаром написал: "И
пахнут пылью чердаки". Запах своеобразный. Чердачная пыль представляла собой
тонкую смесь пыли ржавеющего железа кровли и древесной пыли от балок и
стропил. Летом эта смесь основательно прогревалась и это, быть может,