"Пол Остер. Ночь оракула" - читать интересную книгу автора

несут его куда-то - один поворот, второй. А в это время осатаневший ветер
упорно расшатывает химеру из известняка, украшающую фасад жилого дома на
высоте одиннадцатого этажа. Еще пара шагов, и оторвавшаяся голова химеры
неизбежно обрушится на его собственную голову. Так начинается моя вариация
на тему Флиткрафта. В конечном счете, чудом разминувшись с темечком, слегка
зацепив правую руку и выбив из нее дипломат, каменный болид разбивается о
тротуар на тысячи осколков.
Ник валяется на мостовой. Он в шоке, дезориентирован и напуган. Он не
осознает происшедшего. Что-то чиркнуло по рукаву, дипломат в сторону, звук
разорвавшейся бомбы. Ему требуется время, чтобы восстановить цепочку
событий, потом он неуверенно поднимается на ноги с ощущением, что по ошибке
остался на этом свете. Камень должен был свалиться ему на голову. В этом и
был истинный смысл его выхода из дома. И то, что он уцелел, может означать
только одно: ему дарована новая жизнь, а с прежней покончено, прошлое ему
больше не принадлежит.
Из-за угла появляется такси, он поднимает руку. Машина останавливается,
он садится. Куда едем? - спрашивает таксист. Он говорит первое, что приходит
в голову: аэропорт. В какой? - уточняет водитель. Кеннеди, Ла Гардиа,
Ньюарк? Ла Гардиа, следует ответ. Машина трогается. В аэропорту он
интересуется ближайшим рейсом. Его спрашивают, куда он летит. Неважно.
Заглянув в расписание, кассир сообщает ему, что ближайший рейс - в
Канзас-Сити и что через десять минут начинается посадка. Отлично. Он
протягивает кассиру свою кредитную карточку. В оба конца? В один. Через
полчаса он уже летит сквозь ночь в Канзас-Сити.
Там я его пока и оставил - в подвешенном состоянии, на полпути к
туманному будущему. Не знаю, долго ли я просидел за письменным столом, но,
почувствовав, что выдыхаюсь, положил авторучку и поднялся. Я исписал восемь
страниц в синей тетради. Это, считай, два-три часа работы, как минимум, а
кажется, пролетели считанные минуты.
Я вышел на кухню и увидел Грейс, заваривающую чай.
- Ты дома? - удивилась она.
- Давно уже. Я был в кабинете. Она еще больше удивилась:
- Я постучала, ты разве не слышал?
- Нет. Наверно, увлекся.
- Поскольку ты не ответил, я заглянула в кабинет, там никого не было.
- Как не было? Я сидел за столом.
- Может, ты отлучился? Вышел в туалет?
- Не помню, чтобы я отлучался. Все это время я писал.
Она пожала плечами.
- Как скажешь, Сидни.
Ей не хотелось ссориться, Грейс была слишком умна для этого. Она
улыбнулась мне своей бесподобной загадочной, улыбкой и снова занялась чаем.

В середине дня дождь прекратился, а вечером за нами заехал разбитый
синий "форд" из местной таксомоторной службы, чтобы отвезти нас через
Бруклинский мост в ресторан, где раз в две недели мы ужинали с Джоном
Траузе. После моей выписки из больницы мы взяли за правило собираться втроем
раз в две недели, по субботам, чередуя ужин в Бруклине (который готовили мы)
с посиделками "У Пьера" в новом и весьма дорогом ресторане в Вест-Виллидж
(этот кулинарный разврат упрямо оплачивал Джон). Мы договорились встретиться