"А.Островер. Удивительная история или повесть о том, как была похищена рукопись Аристотеля и что с ней приключилось " - читать интересную книгу автора

шарманки. На шарманке, нахохлившись, сидел зеленый попугай. Стройная девушка
в черном трико обходила публику с оловянной тарелкой в руках.
Скрывшись за стволом старой липы, Дубельт стал прислушиваться к игре
шарманки. Она хрипела, свистела, скрипела, мелодия как бы ковыляла, но часто
прорывались звуки, напоминающие мотив "Марсельезы", - именно те звуки,
которые ошеломили Дубельта.
Он вышел из садика, приметив лишь, что на длинной шее шарманщика белеет
полукруглый шрам.
- Во дворец! - бросил он кучеру, садясь в дрожки.
Царь сразу заметил, что с Дубельтом произошло что-то необычное. Глаза
его, водянисто-серые, всегда выражавшие одно лишь чувство рабской
преданности, были сейчас, как у обиженного ребенка, грустные.
Бутафорская грусть должна была скрыть радость, владевшую Дубельтом и
ускорявшую биение его сердца.
Дубельт хорошо изучил своего повелителя: Николай готов вознести
человека за безоговорочное усердие, но оттолкнет от себя любого при малейшем
сомнении в его полезности. Какая польза от ставленника "дорогого друга", от
Мордвинова, если тот не слышит даже, что на улицах Петербурга играют гимн
революции?!
Дубельт нетерпеливо ждет вопроса: "Что нового в моей столице?" Без
этого нельзя, не полагается по этикету рта раскрыть. А Николай - не то он
думает о чем-то своем, не то хочет прежде помучить Дубельта - все
расспрашивает то о том, то о сем.
- Как холера?
- Слава богу, ушла из вашей столицы. Ни одного нового случая.
- Что на дороге?
- Два вагона соскочили с рельсов между Павловском и Царским Селом.
- Сколько убитых?
- Всего три человека, ваше величество!
Николай сделал несколько шагов по кабинету: высокий, прямой, с лицом
мертвенно-неподвижным, он производил впечатление передвигающейся статуи.
Вдруг он остановился:
- Кто разрешил выставить картину Штейбена? Опять этот Наполеон!
- Ваше величество, я видел картину. Она написана мастерски и с целью
посрамления узурпатора. Лицо Наполеона ясно говорит о том, что все для него
погибло.
- Убрать с выставки! Наполеон в любом виде - порождение революции. - Он
прошелся по кабинету, остановился перед мраморным бюстом "братца" Александра
и, не глядя на Дубельта, спросил все еще раздраженно: - Что нового в моей
столице?
Дубельт втянул голову в плечи, словно к прыжку готовился, затем вдруг
выпрямился и по-солдатски отрапортовал:
- Ваше величество! На улицах вашей столицы играют гимн революции!
Николай повернулся быстро, резко, как на шарнирах:
- Кто?!
- Якобинцы, на сей раз в облике шарманщиков, ходят по дворам и
исполняют "Марсельезу".
- А Мордвинов слышал?
- Я полагаю, если б Александр Николаевич слышал, непременно доложил бы
вашему величеству. Не могу допустить и мысли, чтобы Александр Николаевич