"Ян Отченашек. Ромео, Джульетта и тьма (Повесть) " - читать интересную книгу автора

это и не поможет. Не двигаться! Мучительно для человека, которому
восемнадцать лет. Не думать! Как это, собственно, делается - не думать?
Может быть, сжать веки - вот так? Спрятаться ото всею на свете за их
воспаленными скорлупками?
Он упрямо закрыл глаза. Словно в колодце! Летишь, падаешь все глубже,
без надежды, что это когда-нибудь кончится и ты растворишься в исцеляющей
пустоте, не имеющей названия. Воспоминания. Больно думать, больно дышать,
больно существовать. Весь мир стал иным, он подернут серой пеленой,
безразличен.
А дальше? Дороги нет. Ушла из-под ног. И кажется, что после долгих
тщетных поисков ты пришел туда, где обрывается горизонт.
"Но ты должен жить!" - слышит он голос.
Откуда? Голос звучит в нем самом.
На лестнице послышались тихие шаги. Они выводят его из оцепенения, он
приоткрывает глаза, прислушивается: знакомое шарканье все ближе. Раздается
робкий стук в дверь. Он остается неподвижным.
- Павел! Ты здесь?
Он затаил дыхание. Слезы набежали на глаза. Наконец-то. Он не
удерживает их. Слезы приносят облегчение. Он слышит за дверью усталый вздох.
Тот, за дверью, переминается с ноги на ногу, прислушивается, снова
стучит!
- Ты слышишь? Отвори же! Будь благоразумен!
Юноша не отзывается.
Он не хочет слов и уговоров. Что можно сказать? Правду? Она проста:
больше так нельзя, и все! Но ты, тот, что за дверью, с этим не согласишься.
Ты стар, у тебя своя правда, ты будешь говорить о благоразумии. Старая
нудная песня, ты смиренно принимаешь мир таким, каков он есть, ты только
прячешься от его ударов. Благоразумие! К чему оно мне, если нечем дышать? Я
потерял себя. Покончить бы со всем, но для этого нужно иметь какой-то
особый, отвратительный талант, а у меня его нет. К чему ты хочешь привести
меня? К ничегонеделанию? Зачем?
Вчера вечером, когда я ушел... Помнишь?.. Я стоял на мосту и смотрел в
воду. Нет, она не манила меня... Теперь я уже знаю, что не способен на это.
Я стоял, и все. Оглянулся и заметил в нескольких шагах тебя. Ты притулился
под синим фонарем в поношенном пальтишке, ссутулившись под бременем забот и
прожитых лет. Меня вдруг охватила жалость к тебе, к себе, ко всему. Я знаю,
ты оберегал меня, совершенно искренне считая, что я тебя не вижу.
Отец!
- Павел...
Стук прекратился.
Зашаркали, удаляясь, шаги, гулко хлопнула дверь подъезда.
За тридевять земель уносит память!
Опять и опять возвращаться мыслями к прошлому, пятиться назад подобно
раку, подобно пауку скользить по серебряной паутинке.
К чему?
Он вспоминает, как в эту комнатку заглядывало летнее утро. Когда-то
здесь бывало совсем не плохо. Порой бренчала гитара и раздавались песни, на
пыльном полу валялись раскрытые книги. Собственно, ничего не изменилось. Та
же кушетка с продавленными пружинами, звездный атлас, колченогий стул и таз
с оббитой эмалью. У окна - столик, здесь между пыльной фигуркой очкастой