"Ян Отченашек. Ромео, Джульетта и тьма (Повесть) " - читать интересную книгу автора

и ей он сулит вечную любовь и бегство в большой мир.
Эстер окружила пустота. Она ощущала ее везде, куда ни протягивала руку.
Правда, большинство жителей городка и его окрестностей держались по
отношению к ним дружелюбно, тайком, но выразительно давая понять, что они не
согласны со всем происходящим, что считают их своими. Особенно пациенты
победней, те не забывали своего "пана доктора", хотя его белоснежный кабинет
никто теперь не посещал. Всегда находилось дружеское слово и добрая рука
помощи. Но эту странную, непонятную пустоту нельзя было заполнить одним лишь
участием. Посыпался град новых, все более страшных приказов.
О, эти сострадательные взгляды! Эстер казалось, что именно сострадание
творит пропасть между ней и всеми остальными. Слышишь? "Бедняжка, я знаю,
что вы ни в чем не виноваты. Мы все любим твоего папу, вы порядочные люди".
"Зачем мне это, скажите ради бога? - ломала она день и ночь голову.- Почему?
Почему нас жалеют?" Но появились и другие, особенно когда маме пришлось
нашить на их одежду желтые звезды. Кое-кто начал точить зубы на их домик.
Друзья предупредили.
А бывшие соученики! Эстер избегала их. При встречах они вели себя
по-разному. Одни шептали, отводя глаза и не замедляя шага: "Привет",- другие
заговорщицки подмаргивали, подходили: "Что поделываешь? Приходи как-нибудь!"
Случилось даже, что в начале учебного года она получила от анонимного
адресата посылку с учебниками и смогла заниматься сама. Но были и такие, что
взглянули на нее по-новому, с мрачным чувством собственного превосходства,
пялились с идиотским любопытством, с нескрываемым интересом, как на чудо.
Этих она ненавидела. Разница, которой они раньше не знали, вдруг стала
явной, и "паршивую овцу" изгнали из стада.
Как выжечь из памяти надпись, нацарапанную на заборе? Она заметила ее
однажды рано утром, когда вышла из дому: "Жиды, убирайтесь вон!" Корявые
белые буквы. Они ринулись на нее, ослепили. Эстер, рыдая от ужаса, вбежала в
дом и упала на руки отцу. Он взял ее голову и молча прижал к груди. "Отец,
за что? - захлебывалась она.- Что мы сделали? Я пойду сотру!" Но он молчал,
необъяснимо спокойный, словно примирившийся со всем. "Нет, Эста, этим не
поможешь. Не замечай... мы должны выдержать... не плачь, девочка..."
Эстер открыла глаза. Где я? Во двор - за ее спиной - вползает сумрак,
кто-то шагает по галерее и тихонько насвистывает. Девушка лежит, запрокинув
голову, внутри все сжимается от голода - боже, когда же наконец придет
Павел?
Опять видение: папа! Он склоняется над ней, она слышит легкий запах
дезинфекции от его накрахмаленного халата, он гладит ее трясущейся рукой по
волосам и молчит. Почему он молчит? Почему не бунтует? Почему... Он знает
что-то ужасное? Что? Какое преступление он совершил?
Эстер видит бледное, в морщинках лицо с мудрыми темными глазами и
тщедушную фигуру, на которой болтается поношенное пальто с желтой звездой.
Молчаливый, погруженный в заботы, он плетется из дому на заре. Но и теперь,
несмотря ни на что, вечерами, за опущенными черными шторами, он умеет
вызвать смех и учит ее танцевать вальс. В памяти всплывает образ новой
подружки. Бланки,- девушек сблизил общий удел желтой звезды; а рядом мама,
которая ухитряется приготовить обед "из ничего". Тайком плачущая мама и дом,
окруженный тьмой и предчувствиями,- нет, нет, они все еще вместе.
Мрачные, пустые недели, месяцы! Где я? Это сон, это, конечно, всего
лишь сон, мучительный сон о дожде, о какой-то старой тачке... Она тарахтит