"Владислав Отрошенко. Новочеркасские рассказы " - читать интересную книгу автора

("Тсс, видишь?! " - "Что? " - "Кто-то идет... Они идут! Все трое - без
голов! " - " Ты врешь... перестань, Володя..." - "Смотри! Смотри! И дед
Корней идет! С шашкой идет... Видишь, блестит?.. " - "Ничего не блестит,
деда
Корнея похоронили ".- "Ну да, похоронили. А он идет! "); о том, что
Лесик, хоть он и добрый, а тоже, наверное, отрубил бы чем-нибудь голову
своей Заире, если б узнал нашу тайну; и, наконец, об этой заманчивой тайне -
о голой Заире.
Голой ее видел я. Но мне почему-то всегда было интереснее слушать
Володю, слушать, как он рассказывает мне о моем приключении - о том, как
беззвучным, томительно жарким полднем я забрался в сарай, надеясь там
отыскать (на будущее) какие-нибудь вещицы, подходящие для старьевщика;
искать их в доме я уже не решался с тех пор, как отдал старьевщику за две
раскрашенные свистульки бабушкин веер, который, как выяснилось потом, когда
бабушка целый день ругала старьевщика " шаромыжником ", а меня
" безмозглым анчуткой ", был ей " дороже всех свистулек на свете ".
Зайдя в сарай, я плотно закрыл за собой высокую, обитую железом дверь.
Из крохотных окошек под крышей сюда проникали мутные лучи, в которых
медленно двигалась пыль. Они слабо освещали только переднюю часть сарая, где
хранились аккуратно сложенные дрова, колотый уголь, бочонки с керосином,
инструменты, всевозможные стулья, столы и кресла, сосланные сюда из дома по
дряхлости или по увечности; задняя же часть сарая, отделенная высокими
загородками, за которыми когда-то, как говорила бабушка
Анна, стояли лошади, была совершенно темной. Но именно там, за этими
дощатыми загородками с уцелевшими кое-где дверцами, и можно было найти такие
вещи (сбрую, седло, железный поднос, подсвечник), которые зажигали в веселых
глазах старьевщика беспокойные огоньки.
Сидя за перегородкой, я неспешно перебирал разнообразный хлам, как
вдруг дверь в сарай приоткрылась, потом захлопнулась, перекусив широкий луч
света. И в то же мгновение я услышал голос
Заиры.
- Боже мой!.. Ну и пусть! Ну и пусть! - испуганно говорила она кому-то.
Бесшумно наступив на ящик, лежавший возле загородки, я осторожно
выглянул в широкую щель между верхними досками. Заира была одна.
Она стояла возле изорванного кожаного кресла, и вид у нее был такой,
будто она только что очнулась от кошмарного сна. Какое-то время она ерошила
свои короткие кучерявые волосы, быстро двигая растопыренными пальцами вверх
от висков. Такими же быстрыми движениями она вдруг стала расстегивать
пуговицы своей блузки, потом широкий лакированный пояс на юбке. Я видел, как
юбка упала на земляной утрамбованный пол рядом с блузкой, как Заира,
перешагнув через юбку, наклонилась, подняла к груди сначала одно, потом
другое колено и тут же выпрямилась. Я не сразу понял, что она была теперь
голой: ее кожа на ягодицах светилась такой же яркой белизной, как и трусы,
которые она, скомкав, швырнула в кресло.
- Входи! - сказала она, глянув в сторону железной двери.
Дверь тут же открылась, и в сарай вошел Рюмкин. Это был худощавый,
длинноволосый, с подвижным острым кадыком студент, который три раза в неделю
занимался математикой с Ангелиной и который очень смешил меня и Володю тем,
что называл Ангелину, будто мужчину, профессором (" профессор сказала ", "
профессор пообещала ", " профессор разрешила мне у вас пообедать ").