"Владислав Отрошенко. Новочеркасские рассказы " - читать интересную книгу авторавыложенную ракушечником.
В низы к себе латыш пускал только Лесика, которого он (единственный в округе) называл не Лесиком, а Алешей. Лесик считался хозяином этих комнат, которые бабушка Анна, исполняя какое-то давнее обещание, подарила ему, как только он женился на Заире. Но Лесик не хотел жить в низах. Он, и женившись, жил по привычке наверху, под боком у Ангелины, в ее сумрачных комнатах, выходивших окнами во двор, а деньги, которые платил ему латыш - " квалтилантские ", как он их называл, - беззаботно тратил в парковом павильоне на вино, папиросы и шоколад, уверяя Заиру, что он все " до копееськи собилает и плясет в надезном месте ". - Это где ж такое место, курва?! В твоих залитых глазах?! Или у шлюх между ног?! - ехидно вышептывала ему Заира. - Каких глазах? Каких слюх? - вспрыскивал руками Лесик - в точности, как Ангелина, когда у нее пригорали пирожки. И тут же бежал в низы, к латышу. Прятался там - лежал на оттоманке, пристроив рядом на полу бутылку вина и стакан и радуясь, что теперь не видит и не слышит Заиру. - Что, Алеша, опять тебя покусала за сердце твоя змея? - спросил у него как-то раз латыш, сидя на подоконнике и поглядывая с веселым сочувствием на Лесика, вошедшего в комнату с бутылкой вина и огромной подушкой. Латыш не заметил, что Заира в эту минуту стояла, подбоченясь, прямо над ним - на краю оконной ямы. Подбородок Заиры затрясся, сжатые губы побелели. По ее сузившимся глазам было видно, что она хотела сказать латышу что-то очень язвительное. Но вместо этого развернулась - так резко, что под ее ногами захрустели от выплаканных слез глазами и негромко, сквозь зубы ругалась: "Змея, сволочь! Сам он змея! Кобель рыжий! Не люблю его! Не люблю! " С той поры Заира затаила обиду на латыша. Не разговаривала с ним, не здоровалась. Не отвозила в ресторан одеколонный автомат. За автоматом теперь приходил швейцар со своей тележкой. Угрюмый, коренастый, жидкой сквозящей бородой похожий на деда Корнея, он долго стоял у ворот и переминался с ноги на ногу, не решаясь открыть калитку. - Этово, сынок, таво... Сюда... Ага!.. - обрадованно мямлил он, завидев меня сквозь щели в воротах. Я впускал его во двор и с важностью недоверчивого хозяина, сложив на груди руки, молча провожал к летней кухне, возле которой на перевернутой бочке латыш всегда оставлял автомат. На старика швейцара эта моя притворная важность действовала пугающе. - Щас-щас-щас, сынок! Щас! - подбадривал он себя виноватой скороговоркой, укладывая автомат на тележку и быстрыми, суетливыми движениями заворачивая его в белую скатерть. - А деньги кто Екабсу отдаст? - строго спрашивал я у него уже за воротами, подступив к нему вплотную и даже сощурив глаза, как это делала в злобе Заира. Но за воротами старик не боялся меня. - Не твоего ума дело!.. Прочь, прочь! - огрызался он. От старика сильно пахло свежевыпитой водкой в то утро, когда он не стал огрызаться на мое требование вернуть латышу деньги. |
|
|