"Владислав Отрошенко. Новочеркасские рассказы " - читать интересную книгу автора Осклабив потное, в пунцовых пятнах лицо так, что из-под растянувшихся
губ блеснули мокрые розовые десны, он мирно проговорил: - А на што они ему, эти деньги? Наиграет себе еш-шо! - Как наиграет? - спокойно спросил я, затаив удивление. - Как-как... Охвицеров в карты обкромсает - и все тут! - А если офицеры у него выиграют, тогда что? - продолжал я рассудительным тоном, делая вид, что говорю об известном мне деле и надеясь этой хитростью выманить у старика все тайны. - Да кто ж у его выиграет! Он самый наилучший картежник в городе! А можа, и во всей области! - с гордостью отвечал раздухарившийся старик. - Вчера, вон, двух майоров из Таганрога так обмухлевал, что те и до се воют на всю гостиницу: ажнок две тыщ-щи за ночь у них оттяпал - пятьсот кровных и полторы казенных! Во! Так я узнал от швейцара, что латыш - карточный игрок; что он постоянно ходит в гостиницу "Южная ", которая над рестораном "Южный ", на двух этажах; что там дни и ночи напролет играет в карты на деньги то с заезжими офицерами, то с актерами из театра Комиссаржевской; что в гостинице его называют Екабсом Червой за его красно-рыжую масть и картежную славу; что играет он очень жестоко - не милует ни новичков, ни бывалых; и что нет для него на свете другой радости, кроме карт. Два майора, две тысячи, карты, гостиница - все это не выходило у меня из головы в тот апрельский день. Весь день украдкой и с жадной пристальностью я всматривался в латыша, стараясь найти в нем что-то новое, необыкновенное - того безжалостного Екабса Латыш, как обычно, сидел на подоконнике, перебирал струны, курил, улыбался. И вдруг начинал петь. Сам рыжий, он с каким-то особенным волнением, закрывая глаза и мотая головой над гитарой, пел песню про рыжую шалаву: Для кого ты, стерва, бровь свою подбрила, Для кого надела синий свой берет, И куда ты, сука, лыжи навострила? От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет! Рыжая шалава, от меня не скроешь! Ну а если дальше будешь свой берет носить, Я тебя не трону, но живьем зарою, Прикажу залить цементом, чтобы не отрыть, пел он с отчаянным наслаждением. Но поверить, что сердце его наслаждается тоскующей свирепостью этих слов, обещающих рыжей шалаве лютую казнь, было невозможно, потому что в светло-голубых глазах латыша, когда он их открывал, чтоб посмотреть из ямы на весеннее небо, сквозившее в ветках старого абрикоса, обсыпанных крупными и редкими цветами, светилось чувство счастья и беззлобного упоения жизнью. ПРОРИЦАНИЕ Бабка Маленькая Махора была на самом деле не маленькой, а такой огромной, что заслоняла туловищем почти весь свой дом, возле которого сидела на лавке целыми днями. Деревянный, выкрашенный ярко-синей краской дом ее стоял на Аксайской улице в конце спуска Разина. Спуск упирался в эту улицу, |
|
|