"Владислав Отрошенко. Новочеркасские рассказы " - читать интересную книгу автора

Осклабив потное, в пунцовых пятнах лицо так, что из-под растянувшихся
губ блеснули мокрые розовые десны, он мирно проговорил:
- А на што они ему, эти деньги? Наиграет себе еш-шо!
- Как наиграет? - спокойно спросил я, затаив удивление.
- Как-как... Охвицеров в карты обкромсает - и все тут!
- А если офицеры у него выиграют, тогда что? - продолжал я
рассудительным тоном, делая вид, что говорю об известном мне деле и надеясь
этой хитростью выманить у старика все тайны.
- Да кто ж у его выиграет! Он самый наилучший картежник в городе! А
можа, и во всей области! - с гордостью отвечал раздухарившийся старик. -
Вчера, вон, двух майоров из Таганрога так обмухлевал, что те и до се воют на
всю гостиницу: ажнок две тыщ-щи за ночь у них оттяпал - пятьсот кровных и
полторы казенных! Во!
Так я узнал от швейцара, что латыш - карточный игрок; что он постоянно
ходит в гостиницу "Южная ", которая над рестораном
"Южный ", на двух этажах; что там дни и ночи напролет играет в карты на
деньги то с заезжими офицерами, то с актерами из театра
Комиссаржевской; что в гостинице его называют Екабсом Червой за его
красно-рыжую масть и картежную славу; что играет он очень жестоко - не
милует ни новичков, ни бывалых; и что нет для него на свете другой радости,
кроме карт.
Два майора, две тысячи, карты, гостиница - все это не выходило у меня
из головы в тот апрельский день. Весь день украдкой и с жадной
пристальностью я всматривался в латыша, стараясь найти в нем что-то новое,
необыкновенное - того безжалостного Екабса
Черву, который никого не милует и ничему не радуется. И не находил.
Латыш, как обычно, сидел на подоконнике, перебирал струны, курил,
улыбался. И вдруг начинал петь. Сам рыжий, он с каким-то особенным
волнением, закрывая глаза и мотая головой над гитарой, пел песню про рыжую
шалаву:
Для кого ты, стерва, бровь свою подбрила,
Для кого надела синий свой берет,
И куда ты, сука, лыжи навострила?
От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет!
Рыжая шалава, от меня не скроешь!
Ну а если дальше будешь свой берет носить,
Я тебя не трону, но живьем зарою,
Прикажу залить цементом, чтобы не отрыть, пел он с отчаянным
наслаждением. Но поверить, что сердце его наслаждается тоскующей свирепостью
этих слов, обещающих рыжей шалаве лютую казнь, было невозможно, потому что в
светло-голубых глазах латыша, когда он их открывал, чтоб посмотреть из ямы
на весеннее небо, сквозившее в ветках старого абрикоса, обсыпанных крупными
и редкими цветами, светилось чувство счастья и беззлобного упоения жизнью.

ПРОРИЦАНИЕ

Бабка Маленькая Махора была на самом деле не маленькой, а такой
огромной, что заслоняла туловищем почти весь свой дом, возле которого сидела
на лавке целыми днями. Деревянный, выкрашенный ярко-синей краской дом ее
стоял на Аксайской улице в конце спуска Разина. Спуск упирался в эту улицу,