"Джойс Кэрол Оутс. Никто не знает, как меня зовут " - читать интересную книгу автора

теперь пролезал в комнату, его янтарные глаза светились в темноте, будто
золотые монеты, и его хриплое "мяу" было будто человеческий вопрос,
дразнилка - КТО? ТЫ? А басистое вибрирующее мурлыканье у него в горле было
похоже на смех, когда он бесшумно вспрыгнул на кровать Джессики и, пока она
изумленно смотрела на него, пробежал вперед, чтобы прижать свою морду -
морду теплую и липкую от крови только что убитой и сожранной добычи - к ее
лицу! "Я тот, кто я, и никто не знает, как меня зовут". Чертополошно-серый
кот придавил ее грудь. Она пыталась сбросить его и не сумела. Она пыталась
закричать, нет, она беспомощно смеялась - жесткие усы были такими щекотными.
"Мамочка! Папочка!.." Она пыталась вдохнуть, чтобы закричать, но не могла,
потому что гигантский кот, прижав морду ей ко рту, высосал ее дыхание.
"Я тот, кто я, никто не знает, как меня зовут, никто не может меня
остановить".

Было прохладно-голубое утро в горах. В этот час, семь-двадцать, озеро
Святого Облака было прозрачным и пустым - ни парусных яхт, ни купающихся, и
девочка была босой, в шортиках и майке у причала, когда они позвали ее из
кухонной двери, и сначала она как будто не услышала, потом медленно
повернулась и пошла назад в дом, и увидев странное потерянное выражение на
ее лице, они ее спросили: может, она плохо себя чувствует? Что-то не так? Ее
глаза были прозрачными, перламутрово-голубыми и казались совсем не детскими.
Кожа под ними выглядела чуть-чуть вдавленной и синеватой. Мамочка, державшая
Беби на сгибе локтя, неуклюже нагнулась откинуть нечесаные волосы Джессики
со лба, прохладного на ощупь, воскового. Папочка, который варил кофе,
спросил ее, нахмурясь с улыбкой: не снятся ли ей опять плохие сны? - когда
она была маленькой, ей снились пугающие сны, и тогда ее укладывали спать с
мамочкой и папочкой, между ними, в большой кровати, где ей нечего было
бояться. Но она осторожно ответила им, что нет, нет, она хорошо себя
чувствует. Она просто рано проснулась, и только. Папочка спросил ее, не
потревожил ли ее ночью плач Беби, а она сказала - нет, нет, она никакого
плача не слышала, и опять папочка сказал, что если ей снятся плохие сны, она
должна им сказать, а она сказала своим серьезным, осторожным голосом: "Если
мне снились плохие сны, я их не помню". И она улыбнулась - не папочке и не
мамочке, а с быстрым пренебрежением. "Для ЭТОГО я уже совсем большая".
Мамочка сказала: "Кошмары бывают у всех, родная". Мамочка грустно
засмеялась и нагнулась поцеловать Джессику в щеку, но Беби уже заворочалась
и захныкала, и Джессика отодвинулась. Больше она не поддастся на мамочкины
хитрости или на папочкины. Никогда.

* * *

Вот как это случилось, когда случилось.
На верхней веранде в шквалах солнечного света среди запаха сосновой
хвои и милого быстрого щебета чижиков мамочка разговаривала с подругой, а
Беби после кормления уже заснула в ее семейной колыбели с трепещущими на
ветру атласными лентами, а Джессика, которая в этот день не находила себе
места, перегибалась через перила, глядя в папочкин бинокль на зеркальное
озеро - на дальний берег, где то, что невооруженному глазу представлялось
светлыми пятнышками, превращалось в крохотные человеческие фигурки, на стаю
крякв в заливчике у их берега, на путаницу трав и кусты из пионовой клумбы,