"Лев Сергеевич Овалов. Рассказы майора Пронина" - читать интересную книгу автора

по-простому, с перерывами. Условный стук, конечно.
Выходит кто-то из дома, отодвигает засов, открывает калитку -
показывается невысокий человек, немолодой, с бородкой.
- А я к тебе, Павел Федорович, гостя привел, - говорит Губинский. -
Сказки твои пришли слушать.
- Что ж, милости просим, - отвечает хозяин. - Гостям завсегда рады.
Запер калитку...
Иду один в логово к зверю, не могу не идти.
Заходим в горницу. Под потолком керосиновая лампа висит. За столом люди
сидят. Действительно, человек семь или восемь. Лица сытые, одеты прилично.
По облику зажиточные обыватели. Среди них только приезжий этот самый
выделяется: и одет по-другому, и лицо интеллигентное. На столе бутылка
водки, закуска, но по окружающим незаметно, чтобы они много выпили.
- Вот еще одного гостя привел - товарищ Пронин, - называет меня
Губинский.
- Вы уж лучше скажите нам, как вас по имени-отчеству величать? -
спрашивает хозяин.
- Иван Николаевич, - говорю.
- Вот и хорошо, - отвечает он. - Будьте как дома, присаживайтесь.
Вижу, рассматривают меня.
- Где это вы так выгваздались? - спрашивает Губинский с насмешечкой. -
Точно где пьяный на земле валялись. Упали, что ли?
- Поскользнулся, - говорю, а самого досада точит - понимаю ведь, что он
надо мной издевается, сдерживаю себя.
Поздоровался со всеми за руку, как полагается, сел. Наливают мне в
рюмку водки, пододвигают студень.
- Спасибо, - говорю. - Напрасно беспокоитесь.
- Благодарить после будете, - говорит хозяин. - Кушайте.
- А ты продолжай, продолжай, Павел Федорович, - говорит Губинский. - Мы
ведь для того и зашли, чтоб тебя послушать.
- В таком разе я спервоначала скажу, - говорит Кирьяков. - Другие не
посетуют. А то Ивану Николаевичу неинтересно будет.
Все идет мирно и приятно. Придвигаю тарелку со студнем, накладываю
хрена из стакана, беру ломоть хлеба... Что-то дальше будет?
- Я тут один уральский сказ сказываю, - обращается ко мне Кирьяков. - В
старину еще наши мастеровые сложили. О том, как черт с кузнецом местами
меняться задумали. Вот начнет кузнец работать в кузнице, наломает себе бока
за четырнадцать часов, постоит у огня, перемажется весь черной сажей и
впрямь на черта станет походить. Ну а потом куда кузнецу деваться, кроме как
в кабак? Кто тогда не пил - тогда каждый пил. Придет кузнец в кабак,
напьется в долг пьяным и начнет буянить. Тут его кабатчик за шиворот да на
улицу: "Проваливай, черт грязный!" А сам лишнюю полтину в книжку за кузнецом
запишет. Пойдет кузнец домой. Болит у него сердце, на всех серчает и кроет
почем зря приказчиков, хозяина, кабатчика - одним словом, всех чертей,
которые у него из жил кровь тянут. Много побасок про эту жизнь сложено, а
говорить их боялись. Не ровен час, услышит гад какой и донесет приказчику.
Вот одну из них я и сказываю.
Сидят все, слушают. Едой так, между прочим, занимаются. Я тоже ковыряю
свой студень и к соседям приглядываюсь. Все здоровые мужики и хитрые, видно,
- должно быть, подрядчики или десятники. Рассматриваю и сам соображаю: дошел