"Амос Оз. Мой Михаэль" - читать интересную книгу автора

сменяющиеся кадры не превратились в скачущий поток, переливающийся оттенками
черного, белого, светло-серого ...
Когда мы вышли, Михаэль сказал:
- Чувства набухают и превращаются в злокачественную опухоль, если
человек сыт и ему нечем занять себя.
- Весьма банальное наблюдение, - отозвалась я.
- Видишь ли, Хана, искусство - это не моя область. Я - человек техники,
технарь, как говорится.
- И это - банальность, - не унималась я. - Ну и что? - улыбнулся
Михаэль.
Всякий раз, не находя ответа, он заменял его улыбкой, похожей на улыбку
ребенка, обнаружившего мелочность в поступке взрослого: стеснительная
улыбка, вызывающая ответное смущение.
Мы спустились по улице Исайи в сторону улицы Геула. Колючие звезды
глядели с небес Иерусалима. Немало уличных фонарей периода британского
мандата пострадало от артобстрела во время Войны за Независимость. В 1950
году большинство из них все еще было разбито. В пролетах переулков чернели
тени гор.
- Это не город, а обман, - сказала я, - со всех сторон подступают горы,
прорываясь внутрь: Кастель, Масличная гора, Августа-Виктория, Неби Самуэль,
Мисс Керри. И вдруг открывается, что город этот не устойчив, а зыбок.
Михаэль сказал:
- Иерусалим после дождя нагоняет грусть. И вообще - когда этот город не
наводит грусть? Однако у каждого часа и у каждого времени года - своя
грусть.
Рука его обняла меня за плечи. Я упрятала руки в карманы моих
коричневых брюк из вельвета. Один раз я вытащила руку, чтобы прикоснуться к
нему, там, под подбородком. Сказала, что сегодня он гладко выбрит, не то что
при нашей первой встрече в "Терра Санта". Наверняка он побрился, чтобы мне
понравиться.
Михаэль смутился. Он солгал, когда сказал, что именно сегодня купил
новую бритву. Я засмеялась. Поколебавшись, он решил присоединиться ко мне.
На улице Геула мы увидели религиозную женщину в белом чепце, которая,
открыв окно на третьем этаже, высунулась из него наполовину, словно
намеревалась выброситься на улицу. Но она всего лишь пыталась закрыть
тяжелые железные ставни, которые отчаянно скрипели.
Когда мы миновали площадку детсада Сарры Зельдин, я рассказала Михаэлю,
что работаю тут. Я - строгая воспитательница? Он полагает, что я сурова с
детьми. Почему он так полагает? Ответа у него не было. Ну просто, как
ребенок: начинает говорить и не знает, как закончить. Высказывает мнение, но
не может его отстоять. Как ребенок ...
Михаэль улыбался.
Из подворотни на улице Малахии вдруг раздался кошачий вой. Это был
ужасный истерический визг, а за ним - два сдавленных всхлипывания и,
наконец, тихий, тоненький, покорный плач, будто все - бессмыслица, надежды
нет. Плач отчаяния.
Михаэль сказал:
- Они кричат от любви. Знаешь ли ты, Хана, что у котов период любви
наступает именно зимой, в самые холодные дни? Когда я женюсь, то заведу в
доме кота. Я всегда хотел иметь кота, но отец не позволял. Я был