"Амос Оз. Мой Михаэль" - читать интересную книгу автора

единственным ребенком. Коты кричат, когда влюблены, потому что они начисто
лишены хороших манер и вообще ни с чем не считаются. Я полагаю, что коту,
сгорающему от любви, должно казаться, будто чья-то рука схватила его и
сжимает со страшной силой. Это - жгучая физическая боль... Нет, в рамках
курса геологии я этого не изучал... Я так и знал, что ты с насмешкой
отнесешься к этим разговорам. Пошли.
- Ты был очень избалованным ребенком, - заметила я.
- Я был надеждой семьи, - ответил Михаэль. Я и сегодня - надежда семьи.
Отец и четыре его сестры - все поставили на меня, словно я - скаковая
лошадь, а университетское образование - дорожка ипподрома. Что ты делаешь,
Хана, по утрам в своем детском саду?
- То же, что делают воспитательницы в детсадах всего мира. Недавно, на
праздник Ханука, я клеила волчки из бумаги и вырезала Маккавеев из картона.
Иногда я сгребаю сухие листья на дорожках во дворе детсада. Иногда бренчу на
пианино. Частенько рассказываю детям истории про индейцев, про острова,
путешествия, подводные лодки. Маленькой я обожала читать принадлежащие брату
Иммануэлю, книги - Жюля Верна и Фенимора Купера. Думала, что, если стану
лазать на деревья, драться, читать книги, которые читают мальчишки, мое тело
станет таким, как у них, и я не буду больше девочкой. Мне казалось, быть
девчонкой - противно. Взрослые женщины вызывали во мне ненависть и
отвращение. Даже сегоня я иногда тоскую по встрече с таким человеком, как
Михаил Строгов. Огромным и сильным, но сдержанным и очень спокойным. Вот
каким он должен быть: молчаливый, преданный, кроткий, но с трудом
сдерживающий напор своей внутренней энергии... Почему ты спрашиваешь о себе?
Нет, я вовсе не сравниваю тебя с Михаилом Строговым. Да и к чему мне
сравнивать? Нет.
- Если бы мы встретились в детстве, - сказал Михазль, - ты бы меня
поколачивала. В младших классах самые драчливые девчонки, бывало, валили
меня на землю. Я был из тех, кого называют "пай-мальчик": флегматичный,
старательный, ответственный, прямой и чистюля. Зато теперь я не флегматик.
Я рассказала Михаэлю о близнецах. С ними дралась я, стиснув зубы.
Позднее, в двенадцать лет я была влюблена в обоих. Звала их Хальзиз. Халиль
и Азиз. Юные красавцы. Два моряка, стройные, расторопные, от таких не
отказался бы и сам капитан Немо. Слов они произносили малo. Молчали, либо
издавали гортанные звуки. Не любили слов. Два темно-серых волка, гибкие,
белозубые. Два смуглых дикаря. Пираты. Что ты знаешь, маленький Михаэль ...
Потом Михаэль рассказал мне о своей матери. Она умерла, когда Михаэлю
было три года. Он помнит белую руку. Лица совсем не помнит. Фотографий
немного, убогого качества. Его вырастил отец. Он воспитывал сына евреем и
социалистом: рассказы о Хасмонеях, о ребятах из местечек, о детях
нелегальных иммигрантов, подростках из кибуцев. Истории про малышей из
Индии, страдающих от голода, про юных участников Октябрьской революции в
России. "Сердце" Д'Амицис - дети ранены, но город они спасают. Делятся
последней коркой хлеба. Угнетенные, они борются. С другой стороны, были
четверо сестер отца: ребенок должен быть чистым, прилежным, учиться,
продвигаться. Молодой врач полезен стране - его все уважают. Молодой адвокат
мужественно выступает перед британскими судьями, и все газеты пишут о нем. В
день провозглашения Независимости отец сменил нашу фамилию. "Гонен" вместо
"Ганц". Мои друзья в Холоне все еще называют меня Ганц. Но ты, Хана, не
называй меня так. Ты по-прежнему будешь называть меня Михаэлем.